Вокруг света 1984-10, страница 38

орнитолог из Москвы, отыскал на Ямале, на речке Щучьей, гнездо, где вот уже на протяжении нескольких лет выводила птенцов очень светлая, почти белая самка. Борис Павлов, охотовед из Норильска, сообщал, что два гнезда кречетов найдены на озере Аян. Как раз неподалеку от того места, где несколько лет назад я впервые увидел и снял в небе белых кречетов. Не случись тогда пожара, не сгори в избе пленки, не пришлось бы так колесить за белым кречетом. Однако аянские кречеты, как подмечал Павлов, были не совсем белыми, а с рябью, вроде бы пестрыми. И это заставило меня в конце концов рискнуть отправиться в низовья Колымы, в край розовых чаек, где магаданский орнитолог Александр Андреев отыскал гнездо белого, как думалось мне, «красного из краснейших», кречета.

С Андреевым мне привелось встретиться в Москве. А еще ранее, взявшись за изучение истории развития соколиной охоты на Руси и просматривая редкостные фолианты «Великокняжеской и царской охоты» Ка-тошихина, хранящиеся в Государственной публичной исторической библиотеке, я обратил внимание на приводимое там сообщение:

«Кречеты были в особом уважении у якутов, которые называли их У рун Кири, т. е. белый сокол. По причине быстрого полета они уподобляли этих птиц молнии и считали их вестниками небесной воли. Ежели случалось, что кречет попадет в сети, поставленные для других птиц, они, опасаясь прикоснуться к нему голыми руками, освобождают его из сетей палочками или другим способом».

Ничего подобного читать ранее не приходилось, но если это было и в самом деле так, то давнее уважение народа к этой птице могло, на мой взгляд, помочь сохранению крече-тиных гнезд в Якутии и в наше время лучше, чем где бы то ни было.

Андреев в последние годы свои исследования проводил в низовьях Колымы — на территории Якутии. И при встрече я сразу поинтересовался, не приходилось ли там ему встречать белых кречетов.

— Белых не видел,— признался Андреев,— а обычные досаждают. Подсаживаются к вольерам с куропатками и такого страху на них нагоняют, что приборы начинают писать всякую чепуху, которую до сих пор разобрать не можем. А одну куропатку кречеты, черти, все же сожрали. Через сетку.

Тут я позволил себе не поверить. Уж очень это не походило на поведение моих любимых птиц, этих благороднейших из благородных соколов. Они в воздухе-то берут птицу по-рыцарски, предупреждая, делая «ставки». А тут вдруг — «растерзать через сетку». На это более способны ястребы-тетеревятники, прирожден

ные специалисты лазать по курятникам да голубятням. В старину их нередко так и ловили, сажая птицу для приманки в клетку. Ястребы сами туда и заходили.

Андреев посмеялся над моим неверием, пообещав доказать, что именно кречеты разбойничают в тех местах. И доказал-таки...

Спустя два года я слушал его доклад на X Всесоюзном симпозиуме «Биологические проблемы Севера», состоявшемся в Магадане. Молодой ученый со всей основательностью подтверждал своевременность создания государственного заказника в Колымо-Алазейском междуречье, на примерах показывая важность этой территории как гнездового резервата для птиц всего дальневосточного региона. Перечисляя редких пернатых, что, по его наблюдениям, нашли здесь пристанище вслед за белыми журавлями, лебедями, розовой чайкой, полярной совой, сапсаном, занесенными в Красную книгу, он указал и на кречета. На карте, представленной Андреевым, были отмечены три гнезда этих птиц. В одном, как уверял орнитолог, находились белые птицы! Он продемонстрировал и цветной диапозитив. В гнезде на скале сидели птенцы. Четыре белых кречета!

В тот полевой сезон повезло и еще одному магаданскому орнитологу — Александру Кондратьеву. На речке Раучуа, на севере Чукотки, он также отыскал гнездо белых кречетов. Правда, наткнулся на него случайно: кречеты не были темой его исследований, он занимался изучением тундровых лебедей, а потому возвращаться на Раучуа не собирался.

Андреев же был вновь намерен побывать в тех местах, где отыскал кречетов. Поэтому я обратился к нему с просьбой помочь добраться до гнезда неуловимой птицы. Хотелось, однако, прежде чем отправляться в дорогу, знать, загнездились ли в том месте кречеты. Хотя известно, что птицы эти не охочи к перемене мест, подолгу выводят птенцов в одном и том же гнезде, да мало ли что могло случиться. Вдруг им приспичит все-таки местожительство сменить, или подсократится в округе численность куропаток. Тогда кречеты и вовсе не отложат в гнездо яиц.

— К гнезду я доберусь лишь в середине июня, когда вскроется Колыма,— подумав, ответил Андреев.— Пока вернусь да дам телеграмму, пока вы сумеете туда добраться, можете опоздать, даже если кречеты и загнездятся. Самка улетит с гнезда, будет являться лишь на кормежку, и тогда ее не так просто будет снять.

Он был прав: приезжать следовало пораньше, когда птенцы малы и самка не улетает далеко от гнезда. Ничего не оставалось, как вновь планировать отъезд без гарантии на успех.

— Дорога такая. Приезжаете в Черский,— советовал на прощание Андреев,— оттуда добираетесь в Походск, а там и ищете меня.

На том и порешили.

Над Колымой сияло ослепительное солнце. Припекало, как на пляжах Черного моря. В пору было хоть загорать. Но этакая теплынь, как объяснили старожилы, стояла всего лишь второй день и могла в любую минуту смениться холодным ветром со снегом и проливным дождем. Лето здесь еще не начиналось. Тундра на всем протяжении от Индигирки до Колымы представлялась с воздуха буро-коричневой, как медвежья шерсть. На багульнике еще не распустились листочки, а на большинстве озер держался лед. Но я мог порадоваться: прибыл-то вроде в самый раз!

В Черском мне не пришлось дожидаться и суток. Открывая навигацию, речной теплоход РК-60 на следующий день выходил в Походск. Разместившись с рюкзаком на палубе, я почувствовал, что удача начинает оборачиваться ко мне лицом. Тысячи километров дороги остались позади, и пока ни единой задержки. Оставалось разыскать в тундре стационар Андреева.

Лед на Колыме сошел всего лишь несколько дней назад. Вода в реке была зеленоватой, мутной. Капитан старался придерживаться строго фарватера, не желая рисковать, но однажды нос теплохода заюлил будто в нерешительности, куда держать курс. И сразу поднялся во весь рост сидевший впереди меня широкоскулый, черноглазый, крепкого сложения дядечка и внимательнейшим образом посмотрел на капитанский мостик.

— Что уставились? — сразу же раздался усиленный динамиком голос капитана, так что его расслышали не только пассажиры, но, и звери на берегу.— Мели тут, мели.

— Какие «мели»! — рявкнул широкоскулый.— Ямы тут осетровые, двадцать метров глубины. Эх, голова!..

— А вы откуда знаете, что здесь глубина? — поинтересовался я.

— Да как же,— отвечал тот.— Живу я здесь. Все речки и озера исходил. Егерем работаю.

Так мы познакомились. Феликс Пантелеймонович Дьячков, егерь государственного заказника «Чай-гуургино», вместе со своим напарником, Егором Иннокентьевичем Рожиным, тоже егерем, добирались в Походск. Оттуда на моторных лодках они должны были направиться на Едому, один из главнейших участков заказника, где в это время на озерах собирается до нескольких сотен пар лебедей. Егери присматривают за птицами, защищая их от возможных браконьеров.

36