Вокруг света 1984-10, страница 39

ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА

Дьячков оказался человеком общительным, не скупым на слово. Он поведал мне, как в семьдесят девятом году в тех местах видел в небе стаю журавлей-стерхов. «Ну, не удивительно ли увидеть такое! — восклицал радостно он.— Ведь стерх-то, журавль белый, редчайшая птица. А тут летят вереницей, друг за дружкой — и тридцать один стерх!» А когда я поинтересовался, не доводилось ли ему видеть белых кречетов, егерь расплылся в улыбке.

— Это которые вот так,— отставил он руки, сложив их в локтях,— как реактивные летают? Конечно, видел. Этой весной они у Камня летали. Там, должно быть, и загнез-дятся. А вообще-то они всегда «кладутся» у нас на Едоме.

Сбчиняй я рассказ о поисках белых кречетов, такого не догадался бы придумать. Удача сама шла в руки: егери на Едому отправлялись через два дня и, узнав, зачем я в их краях оказался, охотно согласились заодно и меня подвезти. А для начала, по приезде в Походск, подбросили меня на моторке к балку Андреева, что стоял в тундре «за два озера» — километров за пятьдесят! — от поселка.

Андреев потряс головой, увидев меня. «Что за чудеса! — воскликнул он.— Только сегодня отправил вам телеграмму, чтобы прйезжали. За-гнездились кречеты. Вчера видели их на Едоме». Тут-то и выяснилось, что гнездо белых кречетов ему Дьячков показал. Он, оказывается, их там с шестьдесят четвертого года наблюдал. А в шестьдесят седьмом отыскал гнездо. С тех пор избранному месту птицы не изменяли. Ай да Дьячков! Вот кому, оказывается, я был более всего за находку гнезда обязан.

Ровно через два дня мы отправились на Едому. Плыли по рукавам, протокам, берега которых заросли дремучим кустарником. Дьячков рассказывал, что белые кречеты давно привыкли к нему, знают. Однажды он утку неподалеку от гнезда подстрелил. Но не успел добить подранка, как кречет его подхватил и утащил в гнездо. Я терялся в догадках, правду ли он говорит или разыгпывает меня. Но по пути встречалось так много интересного, что казалось, и такое вполне могло быть в этих краях. То и дело попадались на берегу куропатки, канюки, луни, полярные совы. Иногда наперегонки с нами, отставив трубой хвост, принимался бежать песец. Взлетали табунки канадских журавлей, я не переставал щелкать фотоаппаратом, а затем на горизонте показалась возвышенность среди тундры — Едома.

Она протянулась километров на восемь. Видимо, когда-то это был остров. Обрывистый с одной стороны, покатый — с другой, и омывала его морская волна.

Мы плыли на моторке вдоль обрывистых берегов, и Феликс Пантелей-монович деловито пояснял: у такого-то мыса канюк гнездится, а на следующем — сапсан. Гнездо кречета я приметил сам. Опознал по белым натекам. И предложил как можно незаметнее проехать мимо. Вернулся же я к нему на следующее утро, пешком одолев несколько километров.

Был серый пасмурный день. Я осторожно спускался вниз по распадку, готовясь к встрече с птицей, о бесстрашии которой при защите гнезда мне приходилось читать и слышать. Но как-то мягко и неожиданно белая птица вывалилась из ниши в скале и, бросив на меня стремительный взгляд, низом, молча улетела прочь.

В гнезде остались беспомощные птенцы. Я был обескуражен. У рун Кири поразила меня. Идя сюда, я проходил мимо гнезда сапсанов — соколов-пилигримов, ловчих птиц, которые в табели о рангах у сокольников на втором месте после кречетов стояли. Так там, оказавшись случайно под гнездом, я едва успевал уворачиваться от атак стремительно падавшей на меня сверху самки. И самец был тут, время от времени ей помогал. Крику было столько, что от шума одного сбежать было можно. А тут — никакого сопротивления. Я подошел к скале. В нишу забраться не мог, но изобразил, что хочу это сделать. И тут же, обернувшись, увидел стремительно несущуюся на меня самку.

Я спрыгнул с камня — птица была уже близко. Хрипло прокричав, она легко вошла в пике, и я прикрыл рюкзаком голову,.но... Кречет, едва начав падение, так же легко вышел из пике. С хриплыми криками птица сделала несколько кругов и уселась неподалеку на вершину желтой скалы, судя по следам помета, служившей ей постоянным местом отдыха и наблюдений — «присадой». Я попробовал приблизиться. Белый кречет подпустил меня метров на двадцать пять, так чтобы я мог сделать довольно неплохой снимок. Затем птица взлетела и неторопливо, как-то не по-соколиному взмахивая крыльями, удалилась вдоль склона Едомы, опустившись в тундре на кочку.

Я был разочарован — столько лет поисков... Расстроенным пришел в избушку, стоявшую на косе. Дьячков рассмеялся: «А ты что, зверя хотел увидеть? Кречет — обычная птица. Умная. К людям привыкла. Спорить с нами, знает, бесполезно. Не ты первый к гнезду подходил. Тут и Андреев побывал, и геоботаники приезжали. Птенцов никто не тронул, вот птица особо и не волнуется. А то, что она летает плохо, как говоришь, лениво... Наверно, линяет. Гуси, к примеру, когда линяют, совсем не летают. Да и тепло сейчас,

а для них совсем жарко. Ты весной приезжай, когда снег, мороз и солнце. Ох, и быстро летают тогда эти белые сокола! Ну что реактивные...

По-настоящему я сумел разглядеть белого кречета во всей красе только на следующий день, когда с утра забрался в засидку на скале. Самка словно поджидала моего прихода. С невозмутимым видом сидела на присаде. При моем же появлении взлетела, сделала над гнездом несколько кругов, хрипло прокричала и удалилась. Более часа провел я в засидке. Томился, не зная, прилетит ли птица: ведь видела меня, не мог я скрытно пробраться в засидку. И вот где-то неподалеку раздался торжествующий кречетиный крик, запищали, поднялись со своих мест в гнезде птенцы, я замер, боясь пошевелиться и ненароком выдать себя. Но время шло, а птица не являлась, стали было укладываться и птенцы, как вдруг что-то белое пронеслось внизу, и вот уж белый кречет застыл на гнезде. Как стремительно и неожиданно явилась птица. Вся в напряжении, перья подобраны, глазом на засидку косит, того и гляди слетит. А до чего красива! Грудь и штаны белые, по спине черные пестрины и по черному перу в окончаниях крыла. Тут-то я понял, что держать на руке такую птицу было в радость.

Птенцы раскричались, тянутся к ней, а кречетиха вдруг скакнула со скалы... и улетела. В отчаянии я отшвырнул фотоаппарат и улегся на настил. Решил, разглядела она меня и уж больше не прилетит. А минут через пять слышу... в писклявом крике птенцов будто перелом произошел. Поднялся, к окошку прильнул, а У рун Кири на гнезде, птенцов кормит. В когтях кулика держала. Голову наклонит, кусочек мяса оторвет, а тут птенцы надрываются, раскрытые клювики к ней тянут. Чей ближе всех, в тот она корм и вкладывает. Целых тринадцать минут, не жалея пленки, снимал я в этот раз.

За шесть часов, что я в засидке сидел, У рун Кири четыре раза к гнезду прилетала. Четырех куликов принесла, и все разных. Куликов ей, как потом я выяснил, самец доставлял. «Кречатий челиг», как в старину его охотники называли. Размерами он меньше самки; и пока птенцы малы, он для них корм добывает. Прилетит из тундры с добычей, прокричит гнусаво, но к гнезду не подлетает. Самка с присады снимается и с криком к нему летит. Вместе они на кочку приземляются, тут и происходит передача добычи. С нею самка к гнезду летит.

А тут как-то случилось странное. Принесла, как обычно, У рун Кири кулика, скормила, а птенцы все кричат, по лотку в гнезде бродят, не успокаиваются. Под вечер, когда опять облака затянули небо и погода

37