Вокруг света 1986-10, страница 18

это так долго он стучит? Неужели случилось что-то еще...

Чем ближе — по времени — к «подскоку», тем чаще летчики выходят в салон размять ноги, усиливается говор. Кто-то греет чайник на плите, кто-то предлагает чаю и сам садится за откидной столик и начинает готовить бутерброды... За переборкой с открытой дверью я слышу разговор и вдруг понимаю, что речь идет о СП-27, которая в дрейфе уже целый год и сейчас находится где-то в приполюсном районе. Особенно раскатисто доносился до меня чей-то бас, и я, все еще не веря услышанному, таращил глаза на загорелого и очень седого, не по возрасту, пилота за чайным столиком. Наши взгляды встретились, и я, кивая в сторону пилотской, спросил:

— Вроде опять кого-то поломало?

— «Двадцать седьмую»,— очень обыденно и спокойно ответил он.— Плохо, конечно, полосы лишились.

— И что теперь будет?

— А выход один — парашютный сброс...

— Ты же знаешь, на него в первую очередь рассчитывает СП-28. Без топлива и трактора ребятам не открыть станцию,— слышу бас за переборкой, и вдруг у дверного проема появляется светленький парень в кожаной тужурке, и я понимаю, что он и есть обладатель баса.

— Придется, значит, удовлетворить и тех и других,— говорит мой основной собеседник.— Хорошо еще, закрыли «Двадцать шестую», вовремя сняли с нее людей, а то пришлось бы разрываться между тремя станциями.

— «Двадцать шестая», по-моему, ушла далеко, потому-то ее и закрыли,— с легкостью заправского полярника пытаюсь поддерживать разговор.

— Перед самым Новым годом их так поломало, что начальник станции с людьми остался на одной половине льда, а кают-компания с праздничным столом — на другой...

Слушаю, стараюсь запомнить все, о чем говорят, иногда спрашиваю сам, пока, наконец, не потрясаюсь вдруг удивлением — это же так обычно! Естественно. Здесь ломало всех... Почти все научно-дрейфующие станции, начиная с папанинской, устраивали вот на таких же морских льдинах обычной толщины, как и СП-28. Если перевернуть, перелистать всю историю наших научно-дрейфующих станций, то выяснится, что, несмотря на разломы, трещины, необходимости переноса лагеря — кстати, папанин-скую тоже ломало потом, когда они пошли,— несмотря ни на что, можно работать и брать ценный научный материал с этих «белых пятен»...

Вспомнил я чкаловские, громов-ские перелеты через Северный полюс. И вот папанинская станция, находясь в единственном числе в точечном центре Ледовитого океана, давала температуру, давление воздуха, ветер... Прогнозистам не надо

было рисовать, домысливать синоптическую обстановку на трассе полета. Переданной с этой точечной станции фактической погоде цены не было в самом прямом смысле...

Обрадовавшись неожиданному прозрению, что человеку здесь условия предлагает только Арктика, я обнаружил, что за окном, внизу, больше нет ни разрывов, ни разводий. Мерный гул моторов и дымка однообразных, сплоченных белых полей убаюкивали, и я снова, откинувшись на спинку сиденья, мысленно возвращался на другие льдины, на которых когда-то бывал с «прыгающим отря-

всем своим обликом напоминающего полярников старых времен. В валенках, стеганых штанах — этакий медведь, хозяин. В нем нетрудно было признать руководителя полетов Павла Петровича Бирюкова, ибо всех остальных, кого я видел на льду, уравнивала общая схожесть: смешение одежды — полугородской, полуарктической. На всех новые кирзовые сапоги и вместо ушанок — вязаные шапки-«петушки». И не только это... Уравнивала их и молодость

В тяжелых полярных доспехах рядом с этими ладно скроенными парнями я был похож на великовоз-

дом» высокоширотной воздушной экспедиции «Север-27». Вспоминал СП-22, домик на краю лагеря полярников, где меня тогда устроили... Еще многое такое, что на материке со временем становится чем-то нереальным, растворившимся в недосягаемости расстояния... Вспомнил вдруг и совсем недавнее знакомство с Владимиром Киселевым, его слова, сказанные напоследок: «Вот на «подскоке» встретитесь с руководителем полетов Павлом Петровичем Бирюковым... Как бы тяжело ни было ему самому, рядом с ним спокойно и надежно».

Самолет шел на снижение. Я долго еще пытался представить себе человека, о котором так тепло отзывался сдержанный, несловоохотливый Киселев, как вдруг почувствовал глухой удар под сиденьем. Шасси нашего Ила коснулись «подскока» — последнего «берега» на пути к СП-28.

Как только спустили трап, несколько молодых людей молча, ни на кого не глядя, принялись за разгрузку самолета.

Сразу же на белом поле бросилась в глаза крупная фигура человека,

растного младенца, которого укутали и выпустили во двор подышать морозным воздухом. Инстинктивно затянув поясом непомерно великий полушубок, я с удивлением высмотрел и узнал среди ребят Александра Чернышева, начальника СП-28. Однажды я уже видел его в Ленинграде. Потом в моей зрительной памяти закрепились его портреты, появившиеся на газетных полосах. Правда, на них он выглядел аккуратно выбритым, строгим ученым юношей. А сейчас я видел начальника станции с молодой бородой на огрубевшем загорелом лице.

Он тоже заметил меня и после некоторого замешательства быстро подошел ко мне.

— Здравствуйте! — зазвенел его голос. Он протянул руку.— Работать будете?

— Да, но я полагал с первым же вертолетом отправиться к вам, на СП-28.

— Нет. Я улетаю на Жохов, -нервно сказал он и заторопился к самолету. И уже когда одной ногой был на трапе, бросил мне: — Подождите меня здесь...