Вокруг света 1986-12, страница 46

ушел. Он замер на соседней кочке. Ветер совсем стих, как-то сразу, со всех сторон натянуло низкие тучи, воздух пропитался полудождем-полутуманом. А Итуит все стоял рядом с ослепившей его гостьей. Было тихо. Только шуршала влага да звучал тревожный призыв Гали.

Наконец гусыня оставила гнездо, прикрыла яйца клочьями лежавшего рядом на такой случай мха и прошла через кустарник. Здесь она увидела супруга и гостью. Поднялся шум. Галя, раскинув крылья, погнала белую гусыню к сопке, а Итуит побежал следом. Прилетели другие птицы, тундра вмиг ожила. Поморники стали пикировать на Паву и гнать ее дальше, а Галя несколько раз ущипнула Итуита, но ничего не смогла поделать— он наотрез отказался вернуться домой. И Галя пошла одна, торопливо хватая с кочек еду.

Вечером Пава вернулась к заливу. Следом шел Итуит. Увидев гнездо, он заметался на воде, но все же подплыл к нему. Мы подошли близко и услышали мягкий голос Гали:

— Гул-гу-лу-гуть! Гуть-гуть!

Иногда Итуит отвечал тоже мягко: «Гуть-уть-уть!», а иногда срывался на крик: «Гак! Га-гак!»

О чем они говорили? Если бы знать!

Поздним вечером у гнезда и в заливе Итуита не оказалось. Сын не оставлял подзорную трубу, пока не отыскал его и Паву далеко в тундре.

Утром на берег залива пришел песец Злодей. В первое лето нашего знакомства он не имел семьи и шатался круглые сутки где придется. Кроме того, отличался необычным внешним видом. За все лето ни единый волосок, наверное, не выпал из его пышной зимней шубки. А если и выпадали, то новые росли тоже белыми. Мы долго гадали и рядили по этому поводу, пока не увидели его в июльском поле пушицы и не увязали необычную летнюю одежду с погодой.

То лето было очень жарким, практически без единого холодного северного дождя. Приблизительно раз в неделю над долиной громыхали южные грозы с короткими теплыми ливнями, столбик термометра каждый день подпирал тридцатиградусную отметку. Пропали комары, жужжали шмели и осы, стрекотали кузнечики. Тундра лоснилась жаркими полями пушицы. И по каким-то четким законам природы многие песцы в то жаркое лето остались в зимних шубах. Стоило зверьку нырнуть в пушицу— и он растворялся. Может быть, поэтому природа «отменила» линьку для песца? Основная-то его пища живет в полях пушицы — лемминги и мыши. Но он не прочь был раздобыть птичье яйцо или птенца. Хищник зорко следил за соседями. И стоило Итуиту с Павой уйти от залива подальше, как Злодей начал бродить за кустами, вылезать на кочки, вставать на задние лапы, приглядываясь, нюхая с разных берегов

воздух. А потом через ивняк вышел на берег точно против гусиного гнезда.

Галя заметила врага и подняла голову над свежей порослью осоки: прятаться не имело смысла. Теперь надо караулить каждое движение врага. Злодей подошел к воде. Гусыня привычно оглянулась, но защитника не было.

— Гак! Га-глак!—тревожно и громко крикнула она.

— Этот Итуит — предатель,— сказал сын.

Галя вышла на край тумбы. Вдоль берега часто торчали верхушки затопленных весенней водой кочек, так что Злодей, очень не любящий мокнуть, мог одолеть расстояние до гнезда посуху. Ловкость только нужна, но что за хищник без ловкости? Песец постоял, прикидывая, потом медленно напружил лапы, готовясь к первому прыжку.

— Надо стрельнуть вверх, он сразу убежит! — обеспокоенно предложил сын.

— Можно и стрельнуть, но еще неизвестно, кому из них страшнее,— сказал я.— Думаешь, так просто одолеть гусыню?

В душе я был уверен, что песец побродит рядом, но напасть не посмеет: гусыня и одна при защите гнезда — довольно сильный боец.

Однако Злодей решился. Толкнувшись, он прыгнул на ближнюю кочку, сразу перемахнул на вторую и очутился в метре от тумбы. Действовал он уверенно и решительно, да, видно, предусмотрел не все. Галя, увидев врага рядом, приподняла крылья, напружила шею и оттянула назад голову. Теперь клюв ее был как наконечник стрелы во взведенном арбалете, а крепкие кистевые сгибы крыльев — готовые для удара тараны. Песец оглядел ее и собрался в тугой комок.

— О-ей, сейчас прыгнет! — Жена, одной рукой держа бинокль, второй замахала: — Брысь, негодник! Спасите!

— Стрелять надо! — завопил сын.

Поддавшись неожиданно вспыхнувшей панике, я рванулся с оленьей шкуры, на которой мы лежали, к крыльцу, но меня остановил новый крик сына:

— Итуит!

Я обернулся и увидел, как между Галей и Злодеем взлетел фонтан брызг и крепкий клюв Итуита саданул нападавшего прямо в лоб, а косым ударом распахнутого крыла с лета опрокинул его на бок и сбросил с кочки в воду.

— Кау! — закричал Злодей и попробовал выкарабкаться обратно, но получил новый удар и исчез под водой. Вынырнул он уже в стороне, потерял ориентировку, ослепленный водой, и поплыл к другому берегу. Итуит и Галя бросились следом, и мы имели возможность наблюдать, что песец, оказывается, отличный пловец и даже умеет плавать под водой. Не любит — это одно, а

уметь умеет, когда нужда заставит. Каждый раз, вынырнув, Злодей пытался рычать и лаять, но не успевал — следовал быстрый удар, и он снова исчезал, однако курс выдерживал точно — к берегу.

Наконец Злодей поймал ногами дно, тяжело выбрался на песок и в изнеможении остановился, собираясь отряхнуться, но подоспел Итуит, за ним Галя. Получив последний удар Итуита и щипок Гали, он моментально продрался через кусты, выскочил на тундру, и тут у него вместо классического лая прорезался новый крик. Он мчался по тундре, и мы долго слышали пронзительный вопль:

— А-я-я-я-яй!

Больше мы ни разу не видели его в окрестностях гусиною гнезда.

Лицезрение благородного поступка обычно толкает ум к светлым мыслям, надеждам, побуждает к чистым мечтам. И мы пришли к убеждению, что теперь в семейной жизни гусей все наладится. Но следующим утром Итуит и Пава исчезли.

Мы долго бродили в ложбинах, поднимались на увалы, осматривали распадки. В метелках вейника и перьях пушицы свистел холодный западный ветер, в небе алюминиевым блеском светились круглые тарелки штормовых облаков, разыгравшиеся волны стучали в борт нашей лодки, стоявшей на якоре в заливе у дома.

— Ему будет плохо,— сказала жена.— Нельзя бросать свой дом и свою родину...

После обеда мы занялись домашними делами, думали, переживали. И только часа через два хватились, что нет сына. Я вышел на край морены. Сын сидел в лодке и смотрел на озерную равнину, где стыли синие, в мерцающих красных бликах льды.

Только через год мы неожиданно узнали, чем кончилась эта история. В аэропорту поселка Мыс Шмидта знакомый старатель упомянул странную пару гусей, виденных им в среднем течении реки Пегтымель. Гуменник и белая гусыня с острова Врангеля летели рядом над рекой в сторону низовьев. А поздней осенью от совхозного охотника, чья избушка стояла на берегу Чукотского моря у пролива Лонга, узнали, что через три дня после пурги прилетели гуси. Она бела^, а гусак серый, гуменник. Целый день паслись возле его избы. Все рядом ходили. А потом полетели к Врангелю, только гусак сразу, как вышли ко льдам, повернул. И кричал, метался вдоль берега, да так тоскливо. К нему несколько раз подворачивал. Остановится в воздухе, крыльями бьет, шею дугой вниз и гулкает на охотника. А потом назад улетел, к Пег-тымелю.

— Чудно,— закончил свой рассказ охотник.— Сколько лет уже охочусь, а такого не видел. Ох, природа-матушка...