Вокруг света 1987-01, страница 54
ПЕТР РЕДЬКИН Алатырь- чдоотпорси |енные гребни волн шипят, накатываясь на песок, и кажется, что вот-вот они вынесут к твоим ногам заветный кусочек янтаря. Это состояние знакомо всем, кто хотя бы раз побывал на балтийском берегу... Мы же стоим над обрывом круто уходящего вниз карьера — я и молодой технолог фабрики по переработке янтаря Анатолий Тихомиров. Внизу, на глубине метров шестидесяти, несет породу длинный ленточный конвейер, экскаваторы выбирают ковшами желтый песок и глину, бьют в грунт струи гидромониторов. — Видите узорчатую кайму, тянущуюся вдоль дна котлована? — спрашивает Анатолий.— Это и есть пласт знаменитой «голубой земли». Своим цветом она обязана минералу глаукониту. В ее толще и скрывается янтарь. Десятки миллионов лет назад здесь по берегам множества уже исчезнувших рек шумел хвойный лес. Менялись геологические эпохи, море отступало, возвращалось, изменялась береговая линия, но янтарь, однажды попав в «голубую землю», превратил ее в свое прибежище, которое и спасло его от вторгнувшегося ледника, от воздуха, воды, ветра. И только с течением времени понемногу море стало вымывать из донной толщи солнечный камень. Сбор на побережье — самый древний способ добычи янтаря, ведь море иногда бывало весьма щедро к людям. В 1862 году сильный шторм вынес на берег за один день около двух тонн янтаря, в 1914-м — 870 килограммов. Но такое случалось нечасто. И солнечный камень добывали, разрыхляя с лодок острыми пиками «голубую землю», а всплывший янтарь ловили сачками. В XVII—XVIII веках его уже добывали водолазы, а потом — с помощью землечерпалок. Вглядываюсь в голубоватую кайму карьера, надеясь заметить знакомые желтые вкрапины. — Даже в промытом грунте,— с усмешкой замечает Тихомиров,— ископаемая смола выглядит невзрачной. Лишь после обработки камень начинает играть... Природа наделила янтарные камушки струйчатыми и концентриче скими узорами. Они образованы мельчайшими пустотками. Порции живицы, вытекая из стволов некогда стоявших здесь сосен, проникали друг в друга, или, наоборот, одна обволакивала другую, газовые пузырьки в смоле распределялись неравномерно и шстывали причудливыми узорами. При всем разнообразии оттенков — а их насчитывается около двухсот — в янтаре преобладают желтые тона, хотя существуют голубой и даже зеленый. Однако внутренняя красота янтаря открывается только в руках опытного мастера, художника. Прежде чем из кусочка окаменевшей смолы превратиться в живой, наполненный солнечным теплом самоцвет, в легендарный алатырь-камень, янтарь проходит через руки многих специалистов. И вот, когда я оказался на фабрике, Тихомиров предложил сначала пройти в цех сортировки. Именно здесь решается, быть или не быть желтому камушку кулоном, бусинкой, брошью... Ведь вынутый из земли янтарь на воздухе сразу окисляется и покрывается бурой, оранжевой или вишнево-красной корочкой. И в цехе камнерез осторожно снимает с него эту корку, впускает внутрь янтаря свет. Теперь заметны все его дефекты, и мастер избавляет камушек от таких частей. Роль камнереза велика, он должен чувствовать возможности камня, чтобы не снять лишнего, не уничтожить ту малость, которая оживит окаменевший кусок смолы. Но ожерельем или бусами становится янтарь под руками сверловщиц. В этом цехе в основном работают женщины. Прежде, чем нанизать бусинку на нитку, надо ее просверлить, да не как угодно, а с учетом формы и рисунка. Тут уж нужны острый глаз, интуиция, мастерство, ведь, как утверждает сверловщица Галина Левина, любая бусинка по-своему хороша. — Не нарушать рисунок, по возможности оттенить его, подать с более выразительной стороны,— объясняет она,— вот в чем наша задача. Лишь внешне операция выглядит простой, а на самом деле секунду на осмысление — и вводишь тонкое сверлышко в камень. За смену через каждую сверловщицу проходит до 12 тысяч бусинок, и ни одна не повторяет другую... Однако не все добытое — самоцвет. Попадается немало и довольно скромных на вид камней. Их отправляют в автоклав на обесцвечивание. Пестрые и разнохарактерные — они при высокой температуре и под давлением становятся все светло-желтые, бывает, медовых оттенков. Затем эти камешки помещают в муфельную печь, где янтарь закаливается, внутри его появляются коричневые паутинообразные трещинки — добавляют, так сказать, искусственной красоты. Здесь камушки приобретают такую прочность, что их после можно полировать до зеркального блеска. — Но ведь после сортировки,— спрашиваю я,— наверняка остается янтарь, который непригоден для художественных изделий? Такой идет в отход? — Почему? — удивляется Тихомиров.— У нас любой янтарь идет в производство. Правда, после соответствующей обработки. Зайдем в прессовочный цех... Огромное помещение наполнено гулом и грохотом. Здесь стоят гидроабразивные машины, которые водой и песком, сжатым воздухом шкурят «нехудожественный» материал, снимают с него рыжую корочку окислов. Отсюда, уже абсолютно чистым, янтарь попадает в дробилку, потом на мельницу, наконец, янтарный песок смешивают с полистиролом, и он приобретает мутно-желтый цвет. Из этого «полу янтаря» прессуют камушки для бус, кулонов, браслетов... — И все же,— говорит Анатолий,— природа — лучший художник. Иногда попадаются уникальные ян-тари. Это настоящие сюжетные миниатюры. В одних искрятся дождевые потоки, а за ними четко видна фигурка человека. В другом — снежная равнина с кустарником над берегом замерзшей реки, с далекой полоской леса, избами с пушистыми шапками снега на крышах... Янтарь и море. Так и кажется, что алатырь-камень, как называли его в древности на Руси, порожден морской стихией, такой же загадочной и притягательной. Поселок Янтарный — Москва |
