Вокруг света 1988-03, страница 34

ки. Тысячи банок из-под кока-колы, пепси, пива, мелодично позвякивая, рассыпаются из мешков по тротуарам. Но все это вечером. Утром никакого мусора не останется. На рассвете Нью-Йорк очистится.

Если начать с западной 93-й улицы и идти на север по Бродвею, скоро окажешься в районе, где живут пуэрториканцы. Надписи на стенах испанские, в обувных магазинах висят таблички: «Ботинок для гринго нет».

Гарлем — не только дом для миллионов чернокожих, пуэрториканцев и итальянцев, но и слово, обозначающее страх, стыд, боль. Пришедшие в упадок, но все-таки очень дорогие старые доходные дома Гарлема тянутся к северу от Центрального парка через весь Манхэттен. Новые проекты застройки почти не касаются здешних мест, но у Гарлема есть свои культурные традиции, свои институты, свои бытописатели, свои барды и менестрели...

Вернемся на юг вдоль Гарлема и набережной Ист-Ривер. Здесь расположен Аппер-Ист-Сайд, богатый район с пышной зеленью, роскошными картинными галереями и «браунстоунами» — применительно к Нью-Йорку это означает любой дом с террасой. Особняки для богатеев и знаменитостей, стоимостью в полмиллиона долларов каждый, соседствуют с тонкостенными многоэтажками для секретарш и клерков.

На восточных восьмидесятых улицах, в Йорквилле, говорят по-немецки и почитают германские культурные ценности, здесь сравнительно низкий уровень преступности, и сия особенность Йорк-вилла вызывает зависть других районов этого нервного конгломерата наций.

Не зайти ли нам перекусить в «Мак-дональд»? Съесть увесистый «гамбургер» за полтора доллара и выпить банку «коки» за один доллар? К «гамбургеру» дадут кулек жареной картошки, ну а соус можно выбрать по вкусу — набор их всегда на столе.

Польский писатель Генрик Сенкевич в «Письмах из Америки» заметил, что американская кухня самая бедная на свете. Похоже, знаменитый автор «Крестоносцев» в этом случае был не прав. И дело вовсе не в большом количестве ресторанов, где кормят попросту отменно. Даже уличный «гамбургер», состоящий из двух мягких булок с вложенным внутрь бифштексом, листом салата и ломтиком соленого или консервированного огурца, не кажется «бедной пищей»... Скорее, тут более справедливо мнение Редъярда Киплинга: «Американец не знает перерывов на обед. Он лишь останавливает свой бег три раза в день на 10 минут». Это и про нас тоже...

Парк-авеню. Камень, стекло, чистота, броские вывески — все это буквально кричит об успехах и процветании Манхэттена. Но это лишь один участок улицы. Пройдем немного к северу от 96-й улицы и увидим другую Парк-авеню — два ряда обшарпанных, непривлекательных домов, а потом проспект снова бежит между самыми дорогими жилыми кварталами и впадает в широкий каньон деловых контор, пока не упирается на 46-й улице в высокое здание авиакомпа

нии «Пан Американ». Далее проспект продолжается снова, потеряв большую часть своей привлекательности. Ньюйоркцы говорят, что лучшая часть Парк-авеню лежит не на твердой земле, а на крышах над железнодорожными путями, идущими на север от Центрального вокзала. Что это значит?

Смотрим вверх: большинство небоскребов, начиная примерно с десятого этажа, постепенно утончаются,— таким образом улицы получают больше света, а крыши предыдущих этажей можно использовать под садик и вообще место отдыха. Поднимаемся на смотровую площадку знаменитого Эмпайр-Стейт-Бил-динга. С высоты 381 метра видны крыши небоскребов. Что на них? Холодильные установки, резервуары с водой. И еще — маленькие семейные домики — «пентха-узы». Это роскошь Центрального Манхэттена — иметь свой домик с теннисным кортом на крыше небоскреба...

Раньше на месте Эмпайр-Стейт-Бил-динга были заросли, пустыри и озера, водились норки и ондатры. Вместо нынешней Публичной библиотеки стоял Кристал Пэлас, сгоревший в 1858 году.

Это поколение высотных зданий выросло в Нью-Йорке в тридцатые годы. В 1930 году было завершено строительство Крайслер билдинг (319 метров, 77 этажей), а в 1932 году — самого Эмпайр-Стейт-Билдинга, державшего рекорд высоты до 1974 года.

Башню первоначально собирались использовать как причал для дирижаблей — очень модного в 80-е годы развлечения. Но после катастрофы «Гинден-бурга» в Лейкхерсте, к северу от Нью-Йорка, раздумали. В 1945 году в здание на высоте 79-го этажа врезался бомбардировщик В-25. Был большой обвал, но стальная конструкция выдержала!

Вновь зарево разноцветных реклам возвещает: впереди — Чайнатаун, Китайский город, еще один национальный островок в Нью-Йорке. В 20-е годы здесь воевали между собой тонги — организации, мало чем отличавшиеся от нынешней мафии. Сегодня убийства и наркотики сосредоточены в иных местах, а тут продают китайские поделки и подают блюда восточной кухни.

...Лабиринт улочек, невообразимый шум из динамиков магнитофонов — каждый владелец лавочки крутит свою музыку. На лотках — груды колотого льда. Торгуют малолетние продавцы, а вовсе маленькие безропотно сидят в «загончиках». Рядом варит лангустов полный китаец. Они уже красные, но почему-то еще ползают в кастрюле с кипящей водой... Стоит плотный дух пряностей и жареного. Какой-то умелец запускает яркую механическую птицу, которая, стрекоча, плюхается на асфальт у наших ног.

Гринвич Виллидж. Городок студентов и художников-самоучек. Улицы кривые, изогнутые. Вашингтон Ирвинг и Томас Пейн, Юджин О'Нил и Теодор Драйзер... Великие имена в Виллидже принадлежат прошлому. Впрочем, это не значит, что сейчас в городке художников нет гениев. Просто мы узнаем о них в свое время.

Виллидж стал прибежищем богемы случайно, приютив в бывших конюшнях

художников всех направлений, но со временем проживание здесь стало дорогим удовольствием. Теперь тут поют серенады уличные музыканты, а прежде совершались публичные казни.

Со временем полуголодные художники и писатели, что победнее, были оттеснены в более дешевые районы. В трущобах к востоку от Четвертой авеню они основали Восточный Виллидж. Тут открывается все больше ресторанов, картинных галерей, но богемный дух постепенно улетучивается.

К северу от Виллидж, там, где Бродвей встречается с Шестой авеню, начинается страна огромных универмагов. Километры прилавков, среди которых можно заблудиться. Здесь ночь напролет свет и пестрота реклам, много театров. Тут же, на 42-й, мир стриптиза и порнографических лавчонок. Однако проституток и сомнительного вида молодых людей не видно — все панически боятся СПИДа.

Последний день в Нью-Йорке. Идея на прощание — не подняться ли на крышу одного из «близнецов» Центра международной торговли. Вот они — две коробки 420-метровой высоты, которые в отличие от многих других небоскребов не утончаются кверху, а обрываются, словно бы недостроенные. Будто строителям надоело карабкаться все выше и выше к облакам... Прозвище — «динозавры архитектуры». Вид сверху на весь Нью-Йорк. На стеклах верхнего этажа нанесены контуры окрестностей с названиями наиболее примечательных зданий — чтобы лучше ориентироваться в море городских строений. За 25 центов можно воспользоваться подзорной трубой — такие приборы установлены по всему периметру смотровой площадки. Высота здесь не чувствуется, так же как не ощущается она в самолете.

Разговорились с одним из чистильщиков стекол Торгового центра.

— Стекол так много — точная цифра 43 600,— что я не боюсь остаться безработным,— шутит он.— Каждое нужно натирать до блеска, стоя на маленькой платформе, двигающейся вверх-вниз по вертикальной плоскости.

— А упасть не боитесь, этак с 97-го этажа?

Смеется:

— Знаете, какая у меня философия? Если поднялся на 30 метров и не боюсь высоты, значит, можно подниматься и на 400. Какая разница, откуда падать? Здесь, мне кажется, важно предусмотреть другое. Когда садишься в кабину внизу — одна погода. Наверху она совершенно иная. Я имею в виду прежде всего перепад температур —до десяти градусов...

Путешествие заканчивается. Оно заняло не один день. Суток не хватило бы даже на то, чтобы посмотреть один лишь Центральный Манхэттен. Прощальный ужин в китайском ресторанчике.

И совсем последнее — ночной, по-прежнему таинственный Манхэттен, шелест кондиционеров в номере гостиницы «Ирокез» и далекое, немного нереальное подвывание патрульных полицейских машин...

Нью-Йорк — Москва

, |