Вокруг света 1989-01, страница 29

торые, вывалив длинные языки, проваливаясь по брюхо в снег, лезли вон из кожи и из синих ярких постромок, очевидно, недоумевая, почему же стал таким тяжелым груз. Толкать нарты, стоя на лыжах, оказалось делом достаточно трудным, лыжи скользят и все время путаются. Намучились мы в первый день изрядно. Все наши мучения и быстротечные моменты триумфального скольжения под горку были отсняты на кино-и фотопленку. Несмотря на блестяще проведенную рекогносцировку накануне, мы все-таки не избежали встречи с трещиной, она приоткрыла свой голубой глаз в непосредственной близости от полозьев упряжки Джефа. Джеф предупреждающе поднял вверх лыжные палки, и мы с Кеидзо на цыпочках обошли ее стороной. Около полудня остановились и стали поджидать наших киношников, которые на расстоянии выглядели совсем крошечными черными точками на белой, искрящейся под солнцем поверхности ледника. Поднявшись на купол, мы лишились того надежного прикрытия, которое нам предоставляла наша гора, и попали во власть довольно резкого холодного восточного ветра, незаметного в движении, но весьма ощутимого на стоянке. Прячась от ветра, мы развернули нарты поперек и укрылись за высокой баррикадой лежащего на них груза; подобную операцию нам приходилось проделывать во время всего нашего путешествия, когда мы останавливались на обед.

Первый день был одним из самых трудных. Мне казалось, что мы прошли очень много, но когда остановились, то увидели, что одометр, укрепленный за нартами Джефа, отсчитал всего семь миль (одна американская миля равна 1,6 км).

Эти трудности первых дней маршрута мне понятны особенно сейчас, когда все позади — подъем, рыхлый снег и нимало не способствующее быстрому продвижению вперед желание кинематографистов запечатлеть на пленку буквально каждый момент.

Вспоминаю такой эпизод: во время движения по склону у меня перевернулись нарты (надо сказать, что нан-сеновские нарты оказались менее устойчивыми, чем более длинные нарты конструкции Стигера, особенно при движении по застругам). Так вот, нарты перевернулись, мне одному их не поднять, зову на помощь Джефа и Кеидзо, но не тут-то было: подоспевший Лоран просит не торопиться, ему необходимо заснять момент, ждем, пока они развернут аппаратуру, и позируем, хорошо еще, что обошлось без дублей и мне не пришлось «переворачиваться» вторично. Но мы понимали заботы и нужды наших киношников и то, что они в конечном счете работают на нас, потому молчаливо терпели все их «издевательства». И так все эти две недели путешествия были сплошным кино. Даже в ситуациях, когда,

казалось бы, совсем не до съемок, они, надо отдать должное их высокому профессионализму, не выпускали камеры из рук, поэтому, вероятно, их лица и руки были изъедены морозом и солнцем намного заметнее, чем у нас, «актеров».

22 апреля, на пятый день перехода, Гренландия решила устроить нам своеобразный экзамен. Не утруждая себя особенно в выборе средств, она предложила нам к нашему легкому завтраку достаточно сильный ветер и плохую видимость. Однако мы, несмотря на недвусмысленное предупреждение, сняли лагерь и вышли на маршрут. Спустя два часа стало ясно, что продолжать путь нельзя — ветер усилился до штормового, а видимость упала настолько, что с трудом можно было различить передних собак в своей упряжке.

По всем полярным понятиям при такой ухудшающейся погоде первым делом надо позаботиться о крыше над головой. Мы с Джефом и Стигер с Этьенном, прекрасно это сознавая, установили свои палатки, наши же славные киношники, несмотря на метель, расчехлили свои камеры и приготовились снимать сюжет: «экспедиция «Трансантарктика» разбивает лагерь в условиях страшной непогоды». Они начисто забыли, что им тоже надо установить свою палатку. Еще более удивил меня Кеидзо. Когда я, преодолевая ветер, подошел к нему, чтобы узнать, как у него дела, то увидел его погруженным по пояс в снег, неистово размахивающим лопатой и пытающимся вырыть яму. На мой крик: «Что ты делаешь?» — последовал ответ: «Строю дом». Две-три фразы, которые я произнес, не прибегая к помощи английского языка, отрезвили его, он вылез из своего укрытия, которое тут же на глазах стало заносить снегом. Мы вдвоем стали ставить его палатку. Пер Брей-хаген — фотограф и напарник Кеидзо по палатке, увешанный «никона-ми» настолько, что это позволяло ему твердо стоять на ногах даже в этот сильный ветер, — не подходил к нам ближе чем на фокусное расстояние объективов. Когда я ему сказал: «Пер, в такую погоду правильней сначала поставить палатку, а затем ее «снимать», он ответил мне: «О'кей! Смотри, какой интересный кадр», и побежал в направлении Жана Луи, который боролся в одиночку с большой французской палаткой, хлопавшей на ветру, как птица крыльями, своим черным чехлом. Лоран, зайдя со стороны ветра, направлял на Этьенна свою камеру, а Бернар, удлинив свой двухметровый рост штангой с закрепленным на ней микрофоном, записывал голос Гренландии. Французскую палатку ставили всем миром, к радости киношников, усмотревших в этом эпизоде наглядный пример плодотворного международного сотрудничества в Гренландии. Ветер усиливался, и, закончив съемки, мы все разбрелись по палаткам.

К вечеру ветер не ослаб, однако я

сделал попытку выползти из палатки и накормить собак. Надо сказать, что в такую погоду многие собаки предпочитают еде хороший сон. Свернувшись клубками и спрятав, насколько это было возможно, морду от ветра, они все без исключения дремали или пытались это делать, некоторые из них были так заметены снегом, что я догадывался об их присутствии только по поводку, уходящему под снег. При моем приближении только некоторые собаки вставали и как-то вяло реагировали на еду, другие только недовольно поднимали залепленную снегом морду, я тут же бросал кусок прессованной витаминизированной пищи в углубление, где до этого покоилась голова. Останавливаясь возле собак, полностью скрытых снегом, я осторожно нащупывал их головы и клал корм поближе к мордам. За час я накормил всех собак.

Эти две недели — полоса кино-фотосъемочного перехода, многочисленные дубли, долгие сборы по утрам — были хорошей школой для нас, но и утомили порядком; поэтому, несмотря на то, что мы здорово подружились с Лораном, Дамианом и Пером, облегченно вздохнули, когда 1 мая за ними прилетел самолет.

Перед нами была цель, жесткие сроки, в которые мы должны были уложиться, и отныне — никаких дополнительных тормозов, кроме ветра, морозов, плохой видимости и трещин. Про ветер хочется сказать особо. На протяжении всего маршрута ветер был нашим назойливым попутчиком. С одной стороны, плохо, что он был, а с другой — хорошо, что он был, в основном попутчиком (дул с востока или юго-востока). У этого «попутчика» был своеобразный характер, он имел обыкновение усиливаться как раз в те часы, когда мы после 4—5-часового утреннего перехода устраивались на обед. На обед мы останавливались в 13 часов, все упряжки собирались вместе, нарты разворачивались таким образом, чтобы за ними можно было укрыться от ветра. У каждого участника перехода был свой персональный, приготовленный с большой любовью и изобретательностью обед, состоящий в основном из употребляемых в различной очередности шоколада, сыра, галет, орехов и чая или кофе из термосов. Так вот, прячась за нартами от ветра, мы неизбежно попадали в зону снежных завихрений, и снег немилосердно разбавлял наше меню, а на ветру еще хуже — довольно быстро зябли руки, поэтому, когда время шло к обеду, мы мысленно молили нашего «попутчика» поотстать, но, к сожалению, он далеко не всегда прислушивался к нашим мольбам.

Но день 1 мая запомнился на редкость хорошей, солнечной и безветренной погодой. Прилетевший «Твин Оттер», как и условились, доставил нам все необходимое продовольствие и дополнительное снаряжение,

27