Вокруг света 1990-07, страница 34

— Если вы считаете это темой для разговора,— ответил капитан Блад,— то ошибаетесь. А прекратится то, что вы называете фарсом, как только адмирал даст слово оставить меня в покое.

Взгляд дона Клементе был злобным, у ноздрей его хищного носа залегли глубокие складки.

— Вы еще не знаете маркиза де Риконете.

— А маркиз, что более существенно, не знает меня. Но я думаю, что вскоре мы познакомимся поближе.

— Ошибаетесь. Адмирал не связан обещанием дона Иларио. Он ни за что не пойдет на соглашение с вами.

Капитан Блад засмеялся в лицо испанцу.

— В таком случае, право же, он может оставаться на месте, пока запас пресной воды у него не иссякнет. Потом пусть либо умирает от жажды, либо плывет искать воду. Собственно говоря, так долго ждать незачем. Вы, наверное, обратили внимание, что ветер крепчает. Если он задует всерьез, вашему адмиралу придется несладко.

Дон Клементе отвел душу богохульствами. Капитан Блад улыбнулся.

— Понимаю ваши чувства. Вы уже надеялись увидеть меня в петле.

— Мало что в жизни доставило бы мне больше удовольствия.

— Увы! Я вынужден разочаровать ваше превосходительство. Вы останетесь поужинать со мной?

— Сеньор, я не ужинаю с пиратами.

— Тогда проваливайте ужинать хоть с дьяволом,— ответил капитан Блад.

И дон Клементе с возмущением зашагал на своих коротких толстых ногах к баркасу.

Волверстон хмуро посмотрел ему вслед.

— Знаешь, Питер, надо было б задержать этого испанского джентльмена. Слово связывает его не крепче паутинки. Этот вероломный пес не остановится ни перед чем.

— Ты забываешь о доне Иларио.

— Дон Клементе тоже может забыть о нем.

— Что ж, будем начеку,— твердо заявил Блад.

Той ночью пираты спали, как обычно, в своих кубриках на борту, но оставили на берегу орудийный расчет и дозор в шлюпке, стоящей на якоре в Челюсти Дракона. Но испанцы не сделали новой попытки войти в пролив, хотя ночь стояла ясная и фарватер был чист.

Весь следующий день, воскресенье, прошел в напряженном ожидании. Но в понедельник утром раздраженный адмирал снова открыл пальбу по острову, а потом смело направился к проливу.

Батарея Огла не пострадала, потому что адмирал не знал ни места ее расположения, ни ее численности. И Огл не открывал огня, пока враг не оказался в полумиле. Тогда четыре орудия выстрелили по флагманскому кораблю. Два ядра прошли мимо, третье врезалось в высокий полубак, а четвертое угодило в самую ватерлинию, и в трюм сквозь пробоину хлынула вода. Остальные корабли торопливо отвернули на восток и пошли правым галсом. Пострадавший галион, кренясь, пошел за ними, торопливо выбрасывая за борт пушки и другое тяжелое снаряжение, которым нужно было пожертвовать, чтобы пробоина поднялась над уровнем воды.

Так окончилась эта попытка прорваться, и к полудню испанцы вернулись на место прежней стоянки в полутора милях. Находились они там и двадцать четыре часа спустя, когда из Сан-Доминго отплыла шлюпка с запиской от дона Иларио, в которой новый губернатор требовал, чтобы маркиз де Риконете принял условия капитана Блада. Шлюпке пришлось бороться с волнами, потому что снова задул ветер и с юга надвигались темные зловещие тучи. Погода вкупе с запиской наконец склонили маркиза к уступке, так как упрямство не сулило ничего, кроме унижения.

И офицер, уже встречавшийся с капитаном Бладом, снова прибыл на остров у входа в бухту, привез письмо с требуемыми от адмирала обязательствами, после чего испанцам в тот вечер было позволено укрыться от надвигающегося шторма. Они прошли через Челюсть Дракона безо всяких препятствий и бросили якорь в гавани города.

Уязвленная гордость не давала покоя маркизу де Риконете, и ночью в губернаторском доме шел горячий спор.

Адмирал, поддержанный доном Клементе, твердил, что обещание, данное под угрозой, не касается чести, а рыцарственный дон Иларио, напротив, убеждал, что обещания должны выполняться.

Волверстон испытывал презрение к вере Блада в слово, данное испанцем. Не считал он достаточной мерой предосторожности и перемещение пушек, из которых только шесть остались наведенными на Челюсть Дракона, а остальные были обращены к гавани. Единственный глаз его в последующие три-четыре дня глядел недоверчиво, но лишь в пятницу, когда мачта была отремонтирована и пираты готовились отплыть, заметил нечто серьезное. И Волверстон отправился к Бладу на полуют «Сан-Фелипе».

— Между испанской эскадрой и молом какое-то подозрительное движение шлюпок. Посмотри сам. Длится это уже более получаса. К молу шлюпки идут полностью загруженными, а к кораблям возвращаются пустыми. Может, ты догадаешься, в чем там дело.

— Причина вполне ясна,— ответил Блад.— Корабельные команды переправляются на берег.

— И я так думаю,— сказал Волверстон.— Но скажи, какой в этом смысл? Когда смысла нет, то непременно жди зла. Было б нелишне ночью поставить людей к пушкам.

Капитан Блад нахмурился, это означало, что помощник пробудил в нем подозрения.

— Да, это чертовски странно. И все же... Говоря по правде, не верится, что дон Иларио может пойти на обман.

— Я думаю не о доне Иларио, а о мстительном, злобном доне Клементе. Слово такого человека не стоит и плевка. Да и Риконете одного с ним поля ягода, и не исключено...

— Власть там сейчас в руках дона Иларио.

— Возможно. Но у него сломана нога, и эти двое вполне могут не подчиниться, зная, что король Филипп их простит.

— Но если они замышляют зло, к чему высаживать команды на берег?

— Я надеялся, что ты догадаешься, Питер.

— Раз не могу догадаться, нужно отправиться туда и выяснить.

Мимо как раз проходила баржа с фруктами. Капитан Блад перегнулся через поручень.

— Эй, ты! — крикнул он владельцу.— Вези ямс ко мне на борт.

Он повернулся, жестом подозвал со шкафута нескольких матросов и, пока торговец с корзиной ямса на голове взбирался по трапу, отдал несколько кратких приказаний. Торговца пригласили в капитанскую каюту на корме, куда он, ничего не подозревая, и пошел. В тот день его никто больше не видел. Помощник-метис, оставленный на барже, был точно так же приглашен на борт и вскоре присоединился к своему начальнику, находящемуся в заточении. Потом грязный, босоногий, загорелый человек в засаленной рубашке, просторных ситцевых штанах, с волосами, перехваченными повязкой, неотличимой от портового торговца, спустился в баржу и, провожаемый тревожными взглядами с фальшборта пиратского фрегата, поплыл к испанским кораблям.

Торговец подошел к борту адмиральского галиона и стал тщетно предлагать свой товар. Полная тишина среди этих деревянных стен была зловещей. Вскоре торговец приставил к борту трап. Часовой в шлеме поглядел на него, послал к черту вместе с фруктами и неосторожно добавил, что на борту нет никого и что только дурак может этого не понять.

Выкрикивая в ответ ругательства, торговец поплыл к молу, вылез из баржи и пошел освежиться в прибрежную таверну, битком набитую испанцами с кораблей. Взяв кружку вина, он заговорил с группой матросов, жаловался на пиратов и злобно осуждал адмирала за то, что тот терпит их на острове у входа в бухту вместо того, чтоб уничтожить.

Его беглая испанская речь не вызвала подозрений. А явная ненависть к пиратам была вполне понятна.

— Тут дело не в адмирале,— сказал один матрос.— Адмирал не стал бы вступать в переговоры с этими собаками. Виноват этот трус, новый губернатор Эспаньолы. Это он разрешил пиратам ремонтировать корабль.

32