Вокруг света 1990-09, страница 14

они могли поднять на ноги полицию,— не удерживаюсь я.— Может быть, все же лучше было бросить машину, чем рисковать, что вас задержат по номеру, если наружники его зафиксировали?

Семен Яковлевич сдержанно улыбнулся:

— Положим, риск был не так уж велик. Это сейчас можно в считанные минуты перекрыть город. И все равно, для того, чтобы найти в нем машину по номеру, потребуется не один час, а то и день. Тогда же на это могли уйти недели. И потом — в нашей профессии есть свои маленькие хитрости. Например, если вы предполагаете, что в ходе какого-то мероприятия возможны осложнения, для подстраховки не вредно иметь в запасе комплект документов, а номер машины временно подправить соответствующим образом проще простого. — В общем,— подытоживает он не-апольскую историю,— к себе в Таранто я добрался без приключений, и никто потом меня не тревожил.

ТАРАНТО, 1939

...С террасы ресторана «Опполо» хорошо просматривались и доки, и военный порт, и внешний рейд. Как на ладони были видны линкоры и крейсера, приплюснутые силуэты юрких миноносцев и едва выступавшие из воды черные капли подводных лодок. Впрочем, нашивки, ленты, значки итальянских военных моряков, которые, получив увольнение, шумными толпами слонялись по Таранто, также немало говорили знающему человеку.

Итог наблюдений — несколько коротких строчек в очередном донесении в Центр: «В Таранто базируется 2-я эскадра из двух дивизионов в составе 63 единиц. Из них — 3 линкора, 7 крейсеров, 34 миноносца. Здесь же дислоцируется 3-я флотилия подводных лодок — 25 единиц».

Как-то в самом начале пребывания мистера Мунея (оставим пока это имя!) в Таранто Гвидо Чезарано попросил англичанина рассчитать, какую предельную нагрузку способны выдержать электромоторы на его фабрике оливкового масла.

— Вы полагаете, что спрос на него резко увеличится в ближайшие месяцы? — искренне удивился Муней.

— О нет, синьор Альфредо.— Гвидо предпочитал называть его на итальянский манер.— На днях я заключил выгодный контракт с нашим интендантством. Беда только в том, что они не хотят брать масло регулярно, ну, хоть раз в неделю, а будут извещать об этом за два-три дня. Поэтому придется выжимать из оборудования все, что можно.

— Вообще-то лучше это делать из оливков,— улыбнулся Муней.

Но Чезарано не принял шутку:

— За прессы я спокоен, а вот моторы... Боюсь, как бы их не сожгли. Вы же знаете, что специально держать

электромонтера мне не по карману.

Мистер Муней выполнил просьбу фабриканта оливкового масла, конечно, за соответствующее вознаграждение. Больше того, он не только рассчитал максимально допустимую нагрузку, но и великодушно согласился заезжать и приглядывать за полученными моторами в периоды «оливковой горячки», разумеется, за отдельную плату.

Хотя с чисто финансовой стороны сделка в общем-то мало что давала обеспеченному англичанину, но он не роптал. «Справочное бюро» синьора Гвидо Чезарано оказалось выше всяких похвал: теперь Муней всегда был заранее информирован о намечавшихся выходах эскадры в море и сроках ее возвращения.

Ночью в своем слишком большом и оттого неуютном номере на втором этаже «Виа Венета» англичанин иногда часами анализировал увиденное и услышанное за день, стараясь понять истинное значение фактов, дать им правильное истолкование:

«Завод Миллефьорини получил от арсенала заказ на катки для орудийных башен. Видимо, будут перевооружать линкоры или крейсера, скорее всего на больший калибр. Нужно постараться срочно выяснить спецификации».

Проходит неделя, вторая, и в Центре уже знают о том, что на линкорах типа «Литторио» предполагается установить пятнадцатидюймовые орудия. О ходе работ будет сообщено дополнительно.

«Крейсер «Монте Блемо» вышел из дока на внешний рейд. Значит, не сегодня завтра пойдет на мерную милю. Да, в «Бельведере» офицеры с «Монте Блемо» что-то говорили о главных машинах. Обязательно проверить, не увеличилась ли у него скорость после ремонта».

В последующие дни Муней обязательно проводил час-другой на террасе «Опполо». Заметить, что «Монте Блемо» готовится к выходу в море, для наметанного глаза не составило труда. И синьор Альфредо заранее отправлялся на загородную прогулку, чтобы отрешиться от деловых забот. Никому из знакомых и в голову не могло прийти, что эти маленькие события как-то связаны между собой. Между тем англичанину давно было известно, где находится мерная миля, а швейцарские часы «Лонжин», не уступающие по точности морскому хронометру, позволяли ему судить о результатах ходовых испытаний не хуже самого командира крейсера...

КЛИШКОВЦЫ, 1969

Впервые о Семене Яковлевиче По-бережнике я узнал в конце пятидесятых годов. Тогда он был «человеком без имени». Таким Побереж-ник оставался для меня целых десять лет, пока я не прочитал в одном журнале: «Человек этот необычайной биографии, во многом родственной

биографии Рихарда Зорге; своей храбростью, находчивостью он не раз отличался в боях и тогда, в Испании, и после, во время Великой Отечественной войны, когда работал в тылу врага и передавал нашему командованию ценнейшие сведения о противнике». Это написал прославленный полководец, генерал армии Павел Иванович Батов. И я поехал в село Клишковцы Хотинского района Черновицкой области, где жил Побереж-ник.

...Новый дом Семена Яковлевича стоит под добротной железной крышей, о которой не мог и мечтать его отец. Но мы здесь задержались недолго. Наш путь лежал на тихую улочку, где в густой зелени сада притулилась маленькая хатка с подслеповатыми окошками, под камышовой крышей.

— Здесь я родился и рос,— говорит Семен Яковлевич.— От этого порога начались мои странствования. А вот и те семь холмов,— он проводит рукой,— которые виделись мне многие годы...

С отцовским подворьем у Семена Яковлевича связана одна интересная находка. Однажды он решил разобрать старый сарай. И вот между бревнами обнаружил пожелтевший газетный сверток. Недоумевая, что бы это могло быть, развернул. В руках оказалась пачка собственных писем — их аккуратно собирал и прятал покойный отец. На конвертах выцветшие от времени штемпели далеких городов.

И вот я получаю в руки ломкие от времени листочки, вчитываюсь в строчки, написанные размашистым угловатым почерком.

«Вы спрашиваете, где я держу деньги. Об этом нечего журиться, бо их нет,— бросаются в глаза подчеркнутые, видимо, отцом строчки в одном из первых писем откуда-то из Латинской Америки.— Спрашиваете, обеспечен ли я чем-нибудь, случись в море несчастье. То я вам отвечаю, что нет. Потому что за это обеспечение надо платить из своего жалованья. Дело обстоит так. Если пароход утонет, кто остается живой, получит жалованье за два месяца и одеж-

ду».

Из Неаполя: «До сих пор не могу найти работу. Здесь и вообще везде стало очень трудно. С каждым днем все хуже и хуже. Но хуже, чем в Италии и Германии, нет нигде».

Из Антверпена: «Вы пишете, что у вас пала одна власть и ее место заняла другая. Это явный обман, чтобы затмить населению глаза. В сущности ни рабочим, ни крестьянам легче не станет до тех пор, пока в стране не будет правительства, которое не на словах, а на деле начнет защищать их интересы».

Из Парижа: «Я еще не работаю, и не предвидится. Продолжаю быть здесь на нелегальном положении».

Эти письма стали приходить в Клишковцы после того, как в 1927 году, спасаясь от призыва в румынскую