Вокруг света 1990-10, страница 42

В сумерках наша повозка уже катила по улице деревни Мосты, в которой мне с Иностранцевым и предстояло прожить добрую половину лета 1895 года.

Сибирская деревня представляет много особенностей и отличии от деревень Европейской России. Кругом всякой деревни, верстах в двух, коли не более, проходит околица, так называемая «поскотина». Внутри поскотины получается большое пространство, в несколько квадратных верст, на котором и пасутся обширные табуны и скот сибиряков совершенно без присмотра. В определенный час вечером скотина и лошади сами по себе безо всякого зова возвращаются домой. Когда, проезжая на обывательских лошадях, приходится их менять в какой-нибудь деревушке, то иногда мужик, взявшийся везти далее, говорит: «Кони у меня где-то в поскотине, сейчас сбегаю, приведу». Это значит, что лошади у него разбрелись куда-ни-будь за несколько верст, и мужик верхом на оставленной на всякий случай дома единственной лошади поедет их разыскивать и собирать. В таких случаях приходится нередко ждать час-два, потому что разыскать не очень-то легко, когда вся площадь поскотины находится в лесу; лес же внутри поскотины никогда не уничтожается...

Загородка поскотины состоит из крепких жердей, туго привязанных к довольно солидным столбам. Высота этой загородки — по плечо человеку. В местах, где поскотину пересекают дороги, устроены ворота тоже из жердей, с деревянным затвором, чуть не каждый раз своей собственной, новой системы. У таких ворот, вне загородки, около дороги бывает всегда устроена либо маленькая деревянная конурка, вроде собачьей будки, либо крошечная землянка, в которой все лето непременно живет старик, нанятый мужиками для присмотра за целостью поскотины и за тем, чтобы ворота не были понапрасну открыты, а скотина не могла бы уйти. Этот старик каждый раз отворяет ворота приезжающим, за что в случае расторопности получает от них медяки.

Сибиряки очень любят городить свою поскотину как можно далее от поселка, чтобы скотине было побольше простору. Нередко можно слышать от них рассказы о том, как деды их пробовали городить поскотину так далеко, что сил не хватало на городьбу и потому пришлось уменьшить ее размеры (в городьбе поскотины каждый поселенец имеет свой участок, величина которого зависит от количества скота и лошадей у хозяина); или что прежде поскотина была на 10 верст, а теперь пришлось ее сократить до 5 верст, потому что пришли «россейские» (то есть переселенцы), которым казна и отвела часть земли, бывшей под

поскотиной. Все это рассказывается с оттенком большого сожаления в голосе, что вот, мол, так-то происходит «утеснение», а потому лучше сниматься с насиженных мест и идти искать счастья на восток. Здесь, в сущности, то же самое, что наблюдалось и в Канаде, где при фермерском заселении поселенец, завидев на горизонте постоянный дымок нового соседа-поселенца, говорил, что ему тесно и пора сниматься с места и идти далее на запад.

За поскотиной расположена крестьянская земля, большею частью меренная кое-как, весьма приблизительно. На этой земле, в нестепных местностях покрытой сплошь редким березняком, кое-где расположены отдельные пашни, из года в год меняющие свои места. Нередко мужикам приходится ездить верст за 10—15 на них, но они этим, по-видимому, не смущаются. Распахивает же каждый столько, на сколько у него сил и охоты хватит.

В деревнях избы деревянные, большие, иногда двухэтажные, все крытые тесом. Когда только что приселившиеся к сибирским деревням хохлы из Европейской России начинают строить свои мазанки и крыть их соломой, их нередко бьют, говоря, что так они будут только разводить пожары. Вообще в сибирских деревнях пожары очень редки, и дикий обычай мести посредством «красного петуха» мало распространен

В каждой деревне имеется земская квартира. Это чрезвычайно удобное учреждение представляет обыкновенную избу или часть избы, занятую за определенную плату, на казенный счет у зажиточного мужика для остановки проезжих чиновников. Впрочем, в большинстве сибирских деревень так чисто, как нигде в России, и потому можно без риска останавливаться и подолгу жить и не в земской. Украинцы, или малоросы, которые в Европейской России известны как чистоплотные мужики, здесь считаются грязнухами и не могут конкурировать с сибиряками в отношении чистоты.

Первым делом всякий путник ознакомляется в сибирских деревнях с земской квартирой. Нередко попадаются очень интересные. Для примера можно привести такую обстанов

¹ В Сибири невольно поражаешься случайностью географического распределения переселенцев: так, например, южане-хохлы оказываются нередко под Томском, где они буквально зябнут от непривычной для них суровости климата и не могут развести нужных овощей, не говоря уже о фруктах, а финны, «убогие пасынки» северной природы — в Семиречье, среди богатой растительности южного характера. Все это происходило от полной неорганизованности переселенческого движения на восток до проведения Сибирской железнодорожной магистрали, шедшего в полном смысле самотеком, на основании соблазнительных полуфантастических рассказов ходоков и «бывалых людей» своим односельчанам.— Прим. автора.

ку. На входной двери на охряно-желтом фоне каким-то доморощенным живописцем изображен серый лев, рыкающий, вставший на дыбы, с цепью, идущей от шеи назад, и с надписью внизу:

Я лев Михайло Насоно вскаго.

В горнице для приезжих дверь и часть печки расписаны цветами и птицами по красному фону. В хозяйской горнице через отворенную дверь виднеются тоже какие-то изображения на красном фоне. Пространство между печкой и потолком завешено короткой ситцевой занавеской. В углу на особой полке, выкрашенной яркими зелеными и красными полосами, стоят старинные посеребренные старообрядческие складки и кресты (старообрядцев в этой местности довольно много).

На стенах около складней и крестов висят лубочные картины, сначала духовного, а потом и светского содержания, которые разглядываются не без удовлетворения во время длинных остановок и ожидания лошадей. Тут есть и страшный суд с праведниками, шествующими вереницей на небо, и грешниками, идущими во огнь адский, причем все праведники изображены длиннобородыми старцами в древних одеждах, а среди грешников попадаются, кроме древних мужей, епископов и монахов, также фигуры современных мужиков и чиновников в зеленых фраках начала XIX столетия; почему-то ни один из мужиков и чиновников не угодил на небо...

Тут же под страшным судом бросается в глаза интересная картинка под заглавием «Размышления доброго мужичка о вреде пианства». Посредине картины изображен больших размеров черт, держащий в обеих руках бутыль с водкой, а на ней надпись: «Водка есть кровь сатанинская». Внизу мелким шрифтом написана поучительная история, а кругом бутыли нарисованы сцены, изображающие весь вред от «пианства» соответственно ветхозаветным заповедям. Начинается, конечно, с заклада имущества и семейных раздоров. Особенно хороша сцена, где подвыпивший господин в измятом и надетом набок цилиндре пляшет вприсядку среди разгульных женщин. Кончается вся история изображением сначала грабежа и убийства на большой дороге, а потом — позорной смертью в тюрьме, причем черти утаскивают душу грешника в пекло и там ее припекают.

Рядом с лубочными картинками висит печатная такса за проживание в земской квартире и длинное казенное объявление, повешенное, по неграмотности хозяина, вверх ногами. На другой стене висят старые часы с гирями, не бьющие, а скорее чихающие. Должно быть, от старости они потеряли свой голос.

В избе чистый деревянный пол,

40