Вокруг света 1990-10, страница 43устланный половиками, длинные крашеные деревянные лавки с баляс-ными спинками и ручками, вроде садовых скамеек, а на окнах прекрасно себя « чувствующие цветы в горшках и всякой другой посудине, не исключая и так называемой ночной, по наивной практичности хозяев приспособленной к произрастанию цветов; перед окнами в одном месте в кадке на полу китайская роза, отлично цветущая, ростом выше человека. Из домашней фауны, благодаря чистоте, имелись только прусаки в сравнительно небольшом количестве, днем скрытые, а по вечерам выползающие отдельными экземплярами из щелей в стенах и не беспокоящие обитателей. Тотчас по приезде нового лица в земскую квартиру изба всегда наполнялась народом; и старому и малому хотелось поглядеть на вновь приехавшего и посмотреть ему прямо в рот, когда он с дороги, голодный, принимается за еду. При этом всегда наибольшее любопытство возбуждали складные походные кровати, и тотчас же наводились справки об их цене. Приезжего из Европейской России сразу приятно поражала свобода и непринужденность в обращении сибирских мужиков с приезжими «чиновниками». Сибиряк, сам по себе весьма не набожный человек, при входе непременно несколько раз крестился и поклонялся перед образами, а потом безо всякого приглашения прямо садился и, несмотря ни на какое начальство, сидел при нем и разговаривал самым непринужденным образом. Если приходилось давать за услуги на чай, то сибиряк принимал деньги просто, ничего не выпрашивал, если находил мало, а скромно и просто благодарил. Не мудрено, что при отсутствии низкопоклонства сибиряк с некоторым презрением относился к переселенцам из Европейской России, зараженным в большинстве случаев отсутствием собственного достоинства. Сибирская гордость иногда доходила до того, что приселившиеся переселенцы, добровольно принятые сибиряками, лет по двадцати не признавались последними за себе равных, причем сибиряки в это время тщательно избегали с ними родниться. Когда же таким переселенцам наконец сами сибиряки переставали давать кличку «россейских» и роднились наконец с ними, то бывшие «россейские» не без гордости говорили приезжим, что они стали «сибиряками», точно их повысили в чине. Со всем этим как-то странно вязалось то, что сибирские мужики нередко расспрашивали про быт жителей Европейской России с таким видом, как будто они признавали себя во многом отставшими и темными людьми. Действительно, они были грубы во многих отношениях. Нередко приходилось слышать, как какой-нибудь мужик с эпическим спокойствием рассказывал, что вот такого-то числа один из его односельчан чуть не убил приехавшего к нему и остановившегося у него мужика с деньгами, предварительно подпоив его, за что и был привлечен к ответственности, причем оказывалось, что рассказывавший мужик был свидетелем преступления. Точно так же мужики говорили, тоже хладнокровно и безучастно, как про самое обыденное явление, например, о том, что жители такой-то деревни — народ отчаянный и что они спровадили в таком-то городу на тот свет, положим, шестерых, и только на одном попались. Изо всего начальства мужики боялись до проведения Сибирской железной дороги только своего земского заседателя, во время моего приезда уже упраздненного и замененного становым приставом, потому что он был всего к ним ближе, а исправник, несмотря на его наезды, всегда являлся какой-то полумифической личностью в их глазах. Нередко спрашивая приезжего, какую он должность занимает в столице (причем Москва, по понятиям сибиряков, считалась гораздо больше и важнее Петербурга), сибирские мужики огорошивали его таким наивным вопросом: «А что, вы там поважнее заседателя будете?» Характерные черты коренного сибиряка — это отсутствие религиозности и каких бы то ни было поэтических склонностей; жалкие остатки последних сохранились разве только в любви к домашним растениям, лубочным картинам, расписным дугам, печкам и дверям. От многих духовных лиц, из числа пользовавшихся расположением населения, приходилось нередко слышать, что коренные сибиряки очень мало религиозны и не только весьма редко посещают церковь, но попросту не исполняют самых главных треб, например, хоронят без отпевания, за что и бывают преследуемы. Если церковь стоит на конце села, из которого в одну сторону идет дорога во вновь основанный маленький «российский» поселок, то в праздник Л. ЧЕШКОВА, редактор отдела «Наша Родина» ВОКРУГ СВЕТА. Многие наши авторы уже завершили экспедиции и сели за письменный стол, чтобы рассказать в будущих номерах журнала вам, дорогие читатели, о своих путешествиях. Окончилась международная трансантарктическая экспедиция. Вновь созданная Ассоциация полярников — АСПОЛ — приветствовала на своем I съезде известного полярника, нашего автора Виктора Боярского, который почти всю экспедицию шел первым, прокладывая лыжню... В третий раз штурмовал Северный полюс Федор Конюхов. Группа «Арктика» во главе с Владимиром Чуковым двигалась следом — в 150 километрах,— обеспечивая радиосвязь. Главной целью «Арктики» было — достичь Полюс в более жестком режиме автономии, чем в прошлом году. И эту задачу группа выполнила. Вернулся из Америки Юрий Сальников, который ведет в журнале тему поиска пропавшего более полувека назад самолета «Н-209». Он побывал и у берегов Аляски — места предполагаемой гибели экипажа С. Леваневского. Завершил свое одиночное полярное плавание Евгений Смургис на гребной лодке, на сей раз вокруг Таймыра. Ждем сообщений и от нашего давнего автора Василия Галенко, штурмана дальнего плавания, с борта тримарана «Охотск», совершившего переход по маршруту Николаевск-на-Амуре — Шантарские острова. Эти места связаны с историей открытия и освоения Русской Америки. 250-летие ее открытия будет отмечено в будущем году совместной советско-американской экспедицией, которую задумали дальневосточные ученые и моряки. Первое пробное плавание к берегам Аляски дальневосточники совершили в 1988 году, о нем рассказывал в журнале наш автор Борис Метелев в очерке «Тихоокеанские каникулы». 41 |