Вокруг света 1990-12, страница 39
на Чару в районе порогов и прошли по ней до истоков ее из двух озер Леприндо в Чарской котловине. Но надо было не просто идти, а работать в 50-градусные морозы: вести топографическую и геологическую съемки, искать полезные ископаемые в предгорьях Кодара и Удокана. «Срочно обшивались все металлические приборы,— писал Ефремов в отчете,— чтобы к ним можно было прикасаться голыми пальцами, не боясь их отморозить. Все компасы были обшиты кожей. Сконструировали упрощенную планшетку, прикрепленную на груди, при помощи которой велась глазомерная топографическая съемка. В запас заготовлялись рукоятки на геологические молотки. При таких морозах и при работе на кристаллических архейских породах ручки у молотков выдерживали очень короткий срок, т. к. не вполне выдержанное дерево легко крошится...» Их считали уже погибшими, но они вернулись весной 1935 года. Полуголодные люди прошли по «белым пятнам» Восточной Сибири втрое больше заданного (2750 километров, из которых 1600 — с геологической и топографической съемкой) и обнаружили признаки знаменитых теперь месторождений: удоканской меди, каменного угля, золота и железной руды, открытых позже другими геологами в Чарской котловине. «не попадал в худшие переделки...» Мне давно хотелось походить по местам наиболее интересных экспедиций Ефремова. В 1979 году, как только представилась возможность побывать на Чаре, мы с женой немедленно воспользовались ею. Старый поселок Чара большой, но довольно неуютный. Однако вокруг такая величавая панорама гор, что забываешь о бытовых неурядицах. Расспросив местных охотников о дороге и взяв у геологов теплую одежду, отправились в горы. Надо сказать, что Кодар в том месте поднимается почти без предгорья и гольцы кажутся совсем рядом. Разумеется, мы не собирались штурмовать покрытые снегом вершины, а решили подняться на гребень отрога высотой около километра, с которого должна быть видна вся Чарская котловина. Поэтому мы не планировали ночевку в горах, надеясь добраться туда до обеда, а к вечеру вернуться в зимовье. На всякий случай взяли только пару банок тушенки и топор — он и оказался самым необходимым. Переночевав в охотничьем зимовье, наутро пошли в горы. Вначале снега было немного, мороз около 20 градусов, и мы довольно быстро шли в гору по камням замерзшего ручья. Однако вершина гребня оказалась гораздо дальше, чем представлялось. Привыкнув оценивать расстояния в городской запыленной атмосфере, мы часто намного занижаем реальные расстояния в горах и на море. Но вернуться, не одолев какой-то сотни метров, не позволяло самолюбие. Наконец взбираемся на острый гребень и замираем, глядя на раскинувшуюся внизу Чарскую котловину, обрамленную частоколом заснеженных гор. Чара прихотливо извивается вдоль нее, хорошо видны уникальные чарские пески. Позади над нами почти отвесная стена ущелья, в которое заглядывает позолоченная солнцем вершина гольца. Но светило равнодушно к нашим восторгам и скоро спрячется за спиной Кодара. Как быть? Возвращаться к зимовью тем же путем, конечно, благоразумно, но долго, неинтересно да и опасно в темноте. Решили идти немного более короткой дорогой с другой стороны отрога. Вначале мы лихо съехали по заснеженному склону на дно ущелья и пошли по замерзшему ручью. Вдруг он превратился в пологий ледяной водопад. Скатились, прошли немного — снова ледяная горка, но уже круче первой. Спустились и по ней, да скоро ручей оборвался отвесной ледяной стеной метров пяти. А стены ущелья встали почти вертикально — не влезешь. И назад по ледяным скатам уже не подняться. Веревок для спуска нет, виноградной лозы, как у Спартака,— тоже. Что делать? Вдруг замечаем у стены ущелья несколько тонких березок, вытянувшихся в надежде увидеть солнце. Срубаю одну из них, стесываю веточки. Привязываю ее к основанию другой березки, растущей у кромки водопада. Съезжаю по стволу вниз, следом спускается жена. В ущелье уже темнеет, выручают взятые на всякий случай свечи. (Помните, как Ефремову помогла свеча в «Гольце Подлунном»?) А ручей на глазах «смелеет» — прыгает все с больших высот: 7, 10, 15, 20 метров... Однако и мы не лыком шиты! Связываем по две, по три березки и спускаемся, спускаемся. На связки пошли все веревочки, полотенца, портянки, колготки, лямки рюкзака... Счет водопадам мы вскоре потеряли. Шли медленно, держась друг за друга. От частых падений на наледях одежда наша обледенела, и мы не раз скользили, приближаясь к черной пасти провалов. Многие из тех трудностей, которые пришлось испытать и нам в этом ночном спуске, преодолел Ефремов в одном из кодарских ущелий во время Чарской экспедиции (Иван Антонович описал их после в «Гольце Подлунном»). Пусть мороз у нас был послабее, и ущелье не превращалось в тоннель, как у него, а только нависало над нами причудливыми скалами. Зато мы наверняка были в этом каньоне первыми — гигантские каменные ступени не позволяют обитать там никакому зверю, значит, не бывают и охотники, а туристам преграждают путь водопады летом и ледяные стены зимой. С другой стороны, этот факт означал, что у нас нет никакой надежды на помощь извне — надо рассчитывать только на свои силы. Нам казалось, что при таком обилии перепадов мы спустились даже ниже уровня своего зимовья. Однако коварной лестнице не было видно конца, так и чудилось, что она ведет в преисподнюю. Очередная «ступенька» оказалась ригелем — поперечным обрывом такой высоты, что дно ущелья за ним не просматривалось. Решили заночевать под скалой — утро вечера мудренее. Развели костер, вскипятили чай в консервной банке, поужинали. Ночь у негрею-щего костра из сырых березовых сучков представлялась мучительной: усталость толкала нас в объятия Морфея, а Дед Мороз мог продлить эти объятия навсегда... Мы даже не поверили часам, показывавшим пять утра, полагая, что они остановились от ударов еще вечером. Однако вскоре начало светать. Значит, мы спускались всю ночь, не ощущая 30-градусного мороза, не замечая времени! В свете зари нависающие скалы предстали во всей своей грозной красоте. О спуске по ригелю нечего было и думать. Надо возвращаться наверх по боковым стенам ущелья. Но первая попытка влезть на правую сторону не удалась — жена в валенках неудержимо сползала вниз, а рукам буквально не за что было зацепиться. Передохнув, полезли на левую стену. Она была почти отвесной, и удерживались на ней мы только благодаря снегу да кустам багульника в выемках скал. Ползли вверх зигзагами, обливаясь потом, от одного куста до другого. Выше появились жидкие, чудом державшиеся березки и лиственницы. Наконец стена ущелья стала более пологой, заснеженной, и к обеду мы поднялись на скалистый «хвост» отрога. Зубцы скал, вытянувшихся вдоль гребня отрога, напоминали хребет древнего стегозавра. Отсюда начинался уже лесистый склон к нашему зимовью. Сапоги промокли и заледенели, ноги без портянок жестоко мерзли. Мы шатались от усталости и бессонной ночи... «рога мамонта» Среди сотен самых разных людей, с которыми сводила судьба Ефремова во время многочисленных его экспедиций, особое место занимает якут Павел Кильчегасов, встретившийся ему во время Чарской экспедиции. В рассказе «Голец Подлунный» Иван Антонович описал, как старый охотник заинтриговал его тем, «чего твой не знает»: «Этот голец стоит сам один, сюда ближе Токко вершина. Право гольца есть высокий, ровный, чистый место — все равно стол. Это место рога, однако, и лежат. Там есть дырка большой и там тоже рога». 36 |
