Вокруг света 1990-12, страница 41

катамарана, на следующий день мы доплыли уже до устья Хани, ниже которого начинаются пороги. Однако первый олекмйнский порог с грозным именем Сырылыр («рычащий») мы не увидели — поднявшаяся после сильных дождей над порогом вода встретила нас лишь яростными метровыми волнами. Такими же, укрощенными самой водой, оказались пороги Бол-букта (в рассказе «Тень минувшего» Иван Антонович назвал его чуточку иначе: «То Боллоктас ревет — самый страшный порог!») и следующий То-муллур. Казалось, Олекма специально спрятала свои «чертовы зубы», чтобы люди потом усомнились — так ли уж трудно было пройти впервые Ефремову эти пороги?.. Но об их грозных возможностях говорят вздымающиеся над ними отвесные скалы с причудливыми останцами. Один из них напоминает гигантского циклопа, караулящего современных одиссеев. Высокая вода тащила много обглоданных стволов с острыми вершинами, которые не раз грозили торпедировать наши катамараны. Приходилось постоянно отбиваться от них веслами.

После геологи на вертолете подбросили нас до треугольного озера Мю-ке-Кюель. Южнее зубьями пилы вытянулись гольцы Удокана, которые в лунном свете заворожили Ефремова: «Казалось, гигантская серебряная пила висела в воздухе, ни на что не опираясь». Где-то там, среди этих зубьев, голец Подлунный и «чертово место»... Но из-за потери времени вместо Токко нам пришлось сплавляться по ее притоку Ч ору оде. Однако здесь пороги громоздились чередой. А поскольку до нас их туристы не проходили, то мы по праву первооткрывателей назвали их Зубами Мамонта. На третий день плавания дошли до слияния Чоруоды с Токко. В этом месте Ефремов влезал на вершину гольца, разделявшего реки, и впервые увидел вдали Подлунный, который

«...стоял впереди всех остальных, ближе ко мне, одиноко поднимаясь, как гигантская, слегка суживающаяся кверху башня, верхушка которой увенчана тремя огромными зубцами».

Мы не знали точно, где Чоруода впадает в Токко, но были уверены, что голец у развилки не прозеваем, так как река всегда мощнее своих притоков. Поэтому спокойно прошли мимо нескольких ручьев, впадавших в Чоруоду слева. И только потом спохватились — ведь это рукава Токко, оказавшейся такой «несолидной»! Тогда-то мы и решили, что следует считать Токко впадающей в полноводную Чоруоду, а не наоборот. Однако возвращаться, то есть грести против течения реки, было безнадежно. К тому же дальние гольцы затянула сиреневая дымка, и мы даже «вооруженным глазом» не увидели бы Подлунный.

очарованные чарой

...Красавица Чара, словно пряча свои сокровища, встретила экспедицию И. А. Ефремова в декабре 1934 года свирепым морозом с ветром, от которого отворачивались и останавливались даже олени.

«При работе в районе Чарских порогов (во время 45—52-градусного мороза),— писал Ефремов в отчете,— самым большим препятствием был ветер, который дует здесь постоянно, достигая такой силы, что весь снег начисто сдувается из Чарского ущелья, оставляя чистый, как стекло, лед и голые камни. Идти против такого ветра почти невозможно...»

В 1984 году мы опять разделились на два отряда, один из которых сплавлялся на надувном плоту по Чаре маршрутом И. А. Ефремова. Сплав по ней начали от эвенкийского села Чо-по-Олого, расположенного на берегу реки в четырех километрах от железной дороги. Чара в этом месте прихотливо извивается по долине, постепенно приближаясь к Кодару. Зубцы северной части Кодара намного ниже южных, но не менее живописны. Особенно выделяется один из них — явно кратер бывшего вулкана. Его вершина представляет собой наклоненную чашу с частоколом острых скал по периметру, причем в сторону Чары лава проделала в этом частоколе огромные ворота.

К вечеру дошли до северо-восточного угла Чарской котловины, где Кодар смыкается с Удоканом. Отсюда на протяжении примерно 120 километров Чара становится порожистей и делает бесчисленные резкие повороты, протискиваясь между отрогами этих хребтов. Первый же небольшой порог, Сулуматский, оказался для нас серьезным предупреждением. Вследствие излишней уверенности в устойчивости своего судна мы вышли на порог небрежно. И немедленно поплатились за это: поток бросил плот на огромный центральный валун, развернул боком, а двухметровый вал моментально накренил нас на 45 градусов. Но в следующую секунду плот выровнялся. Отделались испугом. Самые серьезные пороги на Чаре — Торские (ниже впадения Большой и Малой Торы) находятся не в узком межгорном проходе, а посреди широкой долины, где Чара мчится напролом, через гряду из красноватых гранитов. Огромные округлые камни, за тысячелетия до блеска отполированные водой и песком, кажутся сверкающими шлемами богатырей, взявшихся остановить бурную реку. К сожалению, Ефремов не упомянул в отчете о Чарском походе,— как ему удалось с караваном оленей и тяжелым грузом благополучно пройти незамерзающие Чарские пороги.

Пробежав по порогам и шиверам между гор, Чара в среднем течении становится сравнительно спокойной и широкой, со множеством островов, заросших стройными 30-метровыми елями, лиственницами, и с глубокими

плесами. Мы расстроились, ведь плыли на ПСН-25 — судне громоздком и тяжелом для гребли, а тут еще сильный встречный ветер.

Пришлось прибегнуть к хитрости, воспетой еще волгарями: «Эх, зеленая, сама пойдет...» Бурная Чара постоянно подмывает берега и валит тысячи деревьев. Нашли упавшую свежую ель попушистей, привязали ее за комель к носу нашей баржи и бросили в реку. И зеленая «лошадка», лапы которой распирало течением, тащила нас вперед даже при встречном ветре. Однако не стоит особенно уповать на эту «лошадку». Ибо на плесах при слабом течении она не работает, а на перекатах становится якорем.

«тот плоский место»

У нас были основания полагать, что загадочное место, в котором «много черта»,— на водоразделе рек Чоруоды и Ат-Бастаха, где недалеко от гольца находится небольшое труднодоступное плато. Поэтому наиболее опытные участники экспедиции из Арзамаса во главе с Николаем Малышевым (второй отряд «Подлунной-84») отправились в августе 1984 года на разведку «чертова места».

Поднявшись от реки Хани по Ат-Бастаху в ее верховья и пройдя мимо цепочки красивейших горных озер, ребята с трудом взобрались на плато по его единственно доступному юго-восточному склону. Оно вытянуто на два километра и представляет каменистую площадку (помните «плоский место» в рассказе «Голец Подлунный»?) высотой чуть больше 2000 метров, ограниченную с трех сторон мощными полуцирками.

Плато обладает достоинством, очень важным для первобытных людей,— крутые сбросы и полуцирки делают его практически недоступным для хищных зверей, которых в те времена было куда больше, чем ныне. Кроме труднодоступности, на самом плато достаточно «много черта» (высота, постоянно пронизывающие ветры, отсутствие зверей и птиц), чтобы на него не заходили теперешние охотники, а следовательно, чтобы оставались нетронутыми его сокровища. Поэтому участники нашей экспедиции облазили плато вдоль и поперек. Однако ни пещеры, ни других признаков древней жизни они там не обнаружили. К тому же резко ухудшилась погода. Ребята шутили: «Мы не верим в черта, вот он и устраивает нам козни каждый год, чтобы мы не нашли его место...»

Позже геологи помогли ребятам добраться до аэропорта, а меня на моторной лодке по Токко бригадир оленеводов довез до Тяни. Здесь я и стал искать потомков Кильчегасова, расспрашивал жителей о ефремов-ской экспедиции и «чертовом месте». Однако большинство стариков, встре

38