Вокруг света 1990-12, страница 38

Ефремов начался для меня в 1957 году с «Туманности Андромеды». Как и многие тогдашние мальчишки, я «заболел» космосом, мечтал о межзвездных полетах, о потрясающих внеземных цивилизациях...

Только после нескольких встреч с Иваном Антоновичем я понял, что главная цель его книг — не фантастика приключений, а приключения духа; старание показать, что человек — самое великое чудо природы, «та же Вселенная». И если реализовать фантастические возможности человеческого разума и тела, то реальная жизнь может стать фантастической.

Ефремов был родоначальником не только социальной фантастики, но и нового, удивительного синтеза вымысла с реальностью. Вспомним хотя бы примеры из его «земной фантастики» — поиски и находки алмазов в Якутии или ртути на Алтае после того, как Иван Антонович «открыл» их там в своих рассказах. Или вот англичане поставили знаменитый «Катти Сарк» на вечную стоянку в сухой док после того, как Ефремов сделал это в одноименном рассказе. И когда узнаёшь, что Ефремов руководил небывалой Верхне-Чарской экспедицией, частично описанной в рассказе «Голец Подлунный», то трудно усомниться в реальности происходившего. Во время этой экспедиции Ефремов встретился с якутским охотником Кильчегасовым, который и сообщил ему о существовании удивительной пещеры с «рогами мамонта», то есть бивнями слонов (именно слонов, а не мамонтов, что считается невероятным для Сибири.— Е. Т.). Поэтому поиски той загадочной пещеры были и остаются изюминкой наших походов по маршрутам бамовских экспедиций Ефремова.

Большинство читателей лишь догадывается по его книгам, что он был и моряком, и палеонтологом, и геологом, в 30-е годы искавшим полезные ископаемые в самых труднодоступных районах Алтая, Восточной Сибири и Дальнего Востока.

«Время дальних походов маленьких геологических отрядов с небогатым снаряжением, когда все зависело от здоровья, умения и выдержки каждого из участников. Пути сквозь тайгу, по необъятным ее морям — торфяным болотам, по бесчисленным сопкам, гольцам, каменным россыпям. Переходы вброд через кристально-чистые и ледяно-холодные речки. Сплавы по бешено ревущим порогам на утлых лодках и ненадежных баркасах. Походы сквозь дым таежных пожаров, по костоломным гарям, высокому кочкарнику, по затопленным долинам в облаках гудящего гнуса. В липкую летнюю жару и яркую зимнюю стужу, в мокрой измороси или морозном тумане пешком, верхом или на хрупких оленьих нартах...» — так писал Иван Антонович в своем известном романе «Лезвие бритвы».

Дважды — в 1931 и 1932 годах он непосредственно участвовал в изысканиях трассы теперешнего БАМа, а

чуть позже проводил геологические исследования в Чарской котловине, где теперь и пролегла новая магистраль. На год раньше будущих строителей Комсомольска, в мае 1931 года, Ефремов проплыл по Амуру на колесном пароходе мимо села Пермское, чтобы провести геологоразведку вдоль реки Горин и вокруг озера Эво-рон.

«Я исследовал совершенно тогда неизвестное Амуро-Амгуньское междуречье и в 1931 г. сделал первую геологическую съемку (и точную топографическую) озера Эворон, рек Лимури, Боктор и Эвур»,— писал Иван Антонович нанайскому писателю Г. Г. Ходжеру. Лучшим проводником тогда у Ефремова был Григорий Самар. «Ему я многим обязан,— вспоминал он позже,— даже собственной шкурой, т. к. нас преследовали беды с лимурийского маршрута, из которого мы выходили вдвоем пешком по Боктору в октябре 1931 года, без крошки еды семь суток...»

Готовясь к последующим экспедициям, друзья шутили: «Зачем тебе, Иван Антонович, вообще получать продукты и таскаться потом с ними, если ты прекрасно ходишь голодом, налегке?..» В память о той экспедиции у Ефремова остались высокие сапоги из белого меха, которые ему подарили нанайские женщины. Теперь эти сапоги хранятся в Тынде, в музее истории строительства БАМа.

«наносились на карту впервые»

«...Представьте себе волну выше всех других, мчащуюся навстречу. На гребне этой колоссальной волны, прямо под низкими и плотными жемчужно-розовыми тучами, стояла девушка, загорелая до цвета красной бронзы. Вал несся беззвучно, и она летела, невыразимо гордая в своем одиночестве посреди необъятного океана...»

Пожалуй, все, кто читал «Туманность Андромеды», сразу поймут, что речь идет о Чаре Нанди. Однако лишь немногие знают, что имя этой необыкновенной девушке дано по названию сибирской реки Чары, которая в 30-е годы очаровала самого Ивана Антоновича.

Как всегда, еще с зимы, Ефремов начал тщательно готовиться к предстоящей экспедиции летом 1934 года в Чарской котловине. Однако контейнер с продуктами и одеждой был похищен на пути из Москвы в Забайкалье, и это надолго задержало выход экспедиции. Новых средств на снаряжение институт не давал, и в течение лета Ивану Антоновичу пришлось, проявляя незаурядную находчивость и изобретательность, находить замену пропавшему имуществу и готовить товарищей к предстоящим походным трудностям. А по вечерам Иван Антонович читал наизусть своих любимых Хаггарда, Лондона, Грина, зажигая своих спутников радостной готовностью переносить лишения ради поисков и открытий.

...Распевая сочиненный там же

«Верхне-Чарский гимн», осенью 1934 года отряд пошел на карбасе, окрещенном «Аметистом», вначале по Тунгиру и далее вниз по Олекме. Так началась одна из самых замечательных экспедиций Ефремова, прошедшая, как описал ее потом коллектор Новожилов, «...в дебрях белых пятен, черных дней».

Главной целью экспедиции И. А. Ефремова было проведение геологических исследований Верхне-Чарской котловины в связи со строительством будущей Байкало-Амурской магистрали. Они намеревались спуститься по Олекме только до реки Хани, а затем вьючной тропой пройти в район Верхней Чары. Но в устье Хани достать оленей им не удалось. Тогда Ефремов решает пробиваться к Чаре кружным путем по Олекме и Токко, через Якутию, где оленей гораздо больше. Но местные жители предупредили, что тогда им придется преодолевать непроходимые при низкой осенней воде олекминские пороги на протяжении 170 километров. Другой бы начальник благоразумно повернул назад. Да не таков Ефремов! «...Путем нашивки высоких бортов и укрепления носа,— писал он позже в отчете,— наш карбас был переоборудован для плавания в порогах и 3 октября партия вышла на нем вниз».

А через несколько дней, едва люди перевели дух после порогов, навалилась ранняя якутская зима: начались морозы, пошла пурга. Чтобы карбас не вмерзал на стоянках у берегов, они плыли и по ночам. Из-за отсутствия теплой одежды самой трудной стала вахта на руле. Команда грелась, ломая багром лед перед носом карбаса и дружно проталкивая его по стынущей Олекме. Но в районе якутского села Куду-Кюель их карбас намертво вмерз в лед.

В Куду-Кюеле Ефремов наконец нашел проводника с оленями, и отряд двинулся от Олекмы к Токко.

«Снега выпало очень много,— вспоминал Ефремов,— и переход от Куду-Кюеля в Токко оказался весьма тяжелым. На нартах лежало по 150—200 кг, что является очень большим грузом для первого снега, без дороги, даже для хороших оленей; а нашим, далеко не отличавшимся силой и крепостью, пришлось помогать почти на каждом даже небольшом подъеме... На перевале в р. Тяню (правый приток Токко) снег оказался глубиной до 2 м. Приходилось ежедневно по глубокому снегу протаптывать дорогу впереди оленей».

В декабре отряд вышел к эвенкийскому поселку Тяня, бывшему в те годы пушной факторией.

Дальше основная партия отряда из трех человек во главе с Ефремовым пошла на юг, вверх по Токко, преодолевая наледи и пороги.

«...мы неудержимо сползаем к краю ледяного обрыва, с которого спадает на трехсотметровую глубину замерзший водопад... В страхе за судьбу товарищей я метнулся вперед, уцепился за задок наиболее сползших нарт, поскользнулся и снова упал...» («Голец Подлунный»).

От вершины Ток^о они перевалили

з*

35