Вокруг света 1992-02, страница 23
мы коврик не присвоили, что ли? На полу холодно. Кто-то вслух начинает мечтать о теплой келье Папы Римского. Еретическая дискуссия очень не нравится католикам из Белоруссии, которые, замерзая рядом, вполголоса матерят нас, безбожников. ЯСНАЯ ГОРА К утру совсем задубели. Вдвоем с приятелем идем в холл и засыпаем в креслах. Проснувшись, видим двух итальянок, которые с любопытством смотрят на нас и что-то говорят. Уловив слово «туалет», начинаю объяснять им, где он находится. Благодарные, они интересуются, ели ли мы. Уже ощущая в желудке горячий кофе и булочки с ветчиной, бодро отвечаем: «Нет». Итальянки улыбаются и уходят — странный народ. С утра идем на Ясную гору, где расположен монастырь паулинов. В нем хранится чудотворная икона Ченстоховской Божьей матери. Согласно легенде ее написал Евангелист Лука — на кипарисовой доске из дома Святого семейства в Назарете. У иконы богатая история. Она была у Константина Великого, у Карла Великого, у одного из русских князей, потом попала в Ясногорский монастырь. А 8 сентября 1717 года, в праздник Рождества Богоматери, была совершена торжественная коронация иконы. С тех пор эта святыня для всех католиков. На Ясной горе творится невообразимое. Вообще-то гора — вовсе не гора, а весьма небольшой холм. И на этом пространстве хотят одновременно разместиться все полтора миллиона паломников — ради того, чтобы увидеть и услышать папу. Он прибудет только вечером, но места все занимают с раннего утра. Попасть на гору довольно сложно: вход по специальным пропускам. Сначала проходят мощные ребята в униформе, на которой написано: «Служба порядка» (папская охрана?). Потом — бойскауты. Их на удивление много, и идут они совсем не в ногу. Прессу пускают со скрипом. Остальным проход на Ясную гору пока закрыт. Но русский человек, как мышь, везде пролезет. Проникаем вслед за папской охраной. Нечто подобное я потом видел в дни путча у нашего «Белого дома»: площадь перегорожена заборами, за ними сходят с ума десятки тысяч католиков, для которых, как для русских, не существует преград. Все стремятся протиснуться поближе к трибунам, то есть туда, где стоим мы. Мы же окружены охранниками и не знаем, что делать. На нас уже подозрительно косятся. В это время какие-то люди огромным магнитом начинают «ощупывать» папскую охрану на предмет бомб, пистолетов и прочего оружия, способного нанести его святейшеству телесные повреждения. Одно покушение уже было, второго, чувствуется, никто не хочет. Приближаются к нам. Я с ужасом вспоминаю, что в кармане — огромный перочинный нож, прямо-таки тесак. Найдут, думаю, скажут ведь, что на теракт шел. Все четверо берем ноги в руки, чем вызываем легкое замешательство среди службы порядка... Ура! Группа нашлась, но багажа все еще нет. Вечером снова появляется желание пойти послушать папу. Но уже поздно — на Ясную гору не пробиться. В городе, правда, установили пять огромных экранов — так что все могут лицезреть папу крупным планом. ПАПА Папа восхищает и умиляет. И глаза у него такие добрые-добрые, и говорит так душевно: «Молодые люди, не бойтесь святости. Взбирайтесь на высокие вершины, будьте среди тех, кто желает достигнуть целей, достойных детей Божьих. Прославляйте Бога нашей жизнью». Да, папу нельзя не любить. Даже человеку, который предыдущую ночь провел на ледяном бетонном полу и возненавидел после этого все человечество. Если бы папа во время своей речи пустил слезу, я бы тоже прослезился. От умиления заплакали бы все паломники. Верят папе, верят в папу. Очень захотелось назвать папу просто и ласково — батя. Близится ночь. Спать негде. Как американские безработные, которых некогда часто показывали по советскому телевидению, пытаемся уснуть на коробках из-под кока-колы — тщетно. Идем бродить по ночной Ченстохове. Знакомимся с итальянской парой — Федерикой и Паоло. Им лет по 25, католики. Приехали сюда первый раз — давно хотели увидеть этот праздник. Кстати, и русских они видят впервые. Происходит обмен значками. У меня есть ок-тябрятская звездочка. Итальянцы упорно не признают в кудрявом мальчике будущего творца революции. Дарю советский пятак. Получаю ответный презент — монету в 500 лир. Довольно неплохой обменный курс. Невдалеке мелькает плакат: «Одесса-мама приветствует папу». Подскакивает корреспондент польского радио: «Как вам фестиваль?» Говорим, что фестиваль — это замечательно, папа — вообще превосходно, но хочется спать, а негде. Тут довольный журналист ловит нас на слове и говорит: «Зачем вам спать, если сегодня ночью будет всеобщее ночное бдение?» БДЕНИЯ Что ж, будем бдеть. К утру не выдерживаем, тайком пробираемся в гостиницу и засыпаем там на кухонных столах. Проснувшись, идем в обменный пункт, где я, не теряя достоинства, кладу на стойку свои первые и последние 500 лир. Пан невозмутимо объясняет, что монеты контора не принимает. Делаю жалобное лицо и говорю: «Пан, проше, последние пе-нензы». Он проникается, что-то считает на калькуляторе, показывает мне 3750 злотых. «Добже, пан, — говорю я, — давайте». Пан дает 5000 злотых и жестами объясняет, что сдачи не надо. Удивительно добрый пан. Ради бедных русских готов поработать себе в убыток. Уезжаем в Варшаву. Прежде чем возвращаться на Родину, решили заехать в Лодзь — текстильную столицу Польши. Минут через тридцать злой пан кондуктор поезда Варшава — Лейпциг, которому было абсолютно наплевать, что мы паломники и что у нас есть пиль-джимки, вышвырнул нас на каком-то полустанке. По всей видимости, он входил в те 10 процентов нехристей, о которых говорил ксендз Петр. Потеряв всякое доверие к кондукторам, в следующем поезде всю дорогу до Лодзи мы провели в туалете, время от времени впуская туда всех желающих. Когда один добропорядочный поляк увидел, как трое ребят одновременно выходят из клозета (они, кстати, в польских поездах довольно просторные, не чета нашим), он чуть не лишился чувств и, кажется, расхотел не только «туда», но и вообще ехать. ДОМОЙ Вернувшись наконец в Ченстохову, мы обнаружили, что группа, как гласила оставленная на стоянке записка, уже двинулась в Брест. По ночным и изрядно загаженным паломниками улицам мчимся на вокзал. Город, где всего день назад бушевало веселье, будто вымер — все разъехались. Слава Богу, успеваем перехватить своих на вокзале. Подходит наш состав. Вагон берем штурмом: конкурентов — огромное количество. Но поезд вместо Бреста везет нас в Гродно. А там не пропускают через таможню, потому что декларации заполнены в Бресте — полная неразбериха. Едем в Брест. Все так соскучились по Союзу, что готовы расцеловать пограничников. Краков — Ченстохова- Варшава—Лодзь 21 |
