Вокруг света 1992-08, страница 14

Вокруг света 1992-08, страница 14

Мы точно знаем, что, проснувшись, Хазель не понял, что произошло с аппаратурой.

Его единственным безумным действием было возобновление опытов со стоножкой — он был уверен, что на этот раз все получится. Быть может, он видел пророческий сон, или во сне его посетил ангел. А может, он верил потому, что на его стороне были Порядок и Справедливость. И он не мог не победить. Это вовсе не поведение ученого, но, скажем откровенно, все великие ученые вели себя по-ученому краткое время своего существования, а в основном подчинялись общему закону интуиции, предвзятого мнения и иррационального предвидения.

И все получилось. Стоножка встала на ноги, как только Жерг Хазель послал приказ на двигательные центры. Она пошла вперед, когда Хазель возбудил задние ноги, и скорость ее возросла. Животное даже повернуло в сторону, когда Хазель возбудил ноги с одной стороны.

В свете столетия исследований, можно считать, что успех Жерга Хазеля был не так уж удивителен, как показалось ему. Стоножка скорее всего так и не поняла, что ею управляют. Ее движения и поступки задавались внешними возбуждающими сигналами. Ее мозг поддерживал в животном жизнь и равновесие: он не управлял телом, а решал задачи, заданные извне. Он не позволял стоножке свалиться в пропасть, но не решал, куда животному направить свои шаги.

Жерг Хазель не стал доискиваться до причин успеха, ибо не относился к разряду любознательных ученых. Его интересовала цель, а не средства, с помощью которых он добивался должного результата. Он сказал только, что несколько часов плакал от счастья, как прежде плакал от разочарования, и это, наверно, был единственный случай в жизни, когда он проливал слезы. Зная, как жил в старости Жерг Хазель, мы склонны поверить в это. Он привел стоножку к станции, и этот переход был тяжелым, но триумфальным. Он двигался далеко впереди стоножки, чтобы вездеход не взлетал в воздух при каждом шаге животного. Должно быть, то было странное зрелище, но человеческие глаза не видели его, а Жерг не снял переход на пленку и на эту тему не распространялся. Он попросту забыл об этом. Он падал с ног от усталости и ликования и, наверно, вел машину и громадное животное чисто механически.

Мы знаем, что он оставил стоножку в нескольких сотнях метров от станции, нашел силы выбраться из вездехода и рухнул от изнеможения в одном из складов, где пытался уложить на место инструмент. Он проспал в скафандре тридцать часов кряду. К счастью, он снял шлем, иначе задохнулся бы. Проснувшись, он принял душ, плотно поел, сделал себе антиспазматический укол и принялся за повседневную работу, словно ничего не произошло. Жизнь на Уране шла своим чередом, автоматы станциц отвечали за него, и никто не хватился Жерга.

Жерг Хазель внимательно следил за небом, ибо знал, что звездолет близок, и ему будет легко засечь, где он сядет. Правда, он не знал точного места, а потому постоянно следил за экранами, включая на время сна автоматическое предупреждение на случай пролета корабля. Все это время он провел в кресле, вглядываясь в небо, проваливаясь в сон, бросая взгляды на спящее вблизи станции огромное животное.

Когда он бодрствовал, то читал или слушал музыку, но ни с кем не разговаривал. Ему не хотелось, чтобы кто-то был рядом с ним. Словно то, что он сделал, отдалило его от людей, или Жерг просто не хотел отвлекаться, слушая только голос своего сердца. Он слушал Песни Умерших Детей античного композитора Густава Малера. Надо сказать, что эти Песни всегда волновали людей пространства, детей Земли, умерших для нее и часто превращавшихся в сирот на какой-нибудь планете.

Оставалось совершить самое трудное, и, когда Жерг Хазель определил траекторию объекта, пересекшего небо с северо-запада на юго-восток с быстрой потерей высоты, и рассчитал точку посадки — одно из четырех скалистых плато, могущих принять звездолет,— он принялся за работу.

Все это время он не волновался за стоножку, не кормил ее и не возвращал ей свободу, но не из равнодушия, а по причине глубокого знания фауны Урана. Он подходил к ней, заставлял делать кое-какие движения, а однажды рискнул

влезть к ней на спину с помощью ступенек, проделанных в панцире в первый день. Восседая на подвижном холме и закрепившись с помощью стальных тросов, он заставил животное двигаться и подчиняться его воле.

Почва —он рассматривал спину животного в качестве почвы холма — начала ужасающе колыхаться. Хазелю стало плохо. Но, собрав все силы, он удержался на месте, хотя голова его кружилась от вдруг ставших подвижными звезд и окрестностей станции.

Следующие дни он разбирал один из складов станции.

Он соорудил нечто вроде герметичного ящика, гроб с иллюминатором, где можно было дышать и разместить несколько ящиков с припасами, бутыли с кислородом и оружие. Внутри он установил кресло со звездолета с гироскопической ориентацией. Он укрепил этот гроб на спине стоножки с помощью вездехода, магических слов Конституции, стальных тросов, самодельных талей и неистощимого мужества.

Затем предупредил город и две научные станции. Сделал он это не прямо, а записал, что, зачем и с помощью каких средств сделал, куда направляется, какой помощи и где ожидает. Он поставил аппаратуру на автоматическую передачу раз в сутки.

Затем пустился в путь. То есть надел скафандр, пешком добрался до стоножки, вскарабкался на ее спину, влез в кабину, закрыл за собой герметичную дверь, пристегнулся к креслу, включил насосы, чтобы заменить смертельный воздух Урана на живительный воздух Земли. Чтобы избежать возможного попадания газов Урана внутрь, он решил жить при избыточном давлении в две атмосферы. Вначале у него болели виски и гудело в ушах, но он свыкся с этим.

Закончив приготовления, оглядев горизонт и определив направление по компасу, он положил пальцы на пульт и нажал на клавиши. Стоножка встала и двинулась в путь, неся Жерга Хазеля к борьбе и славе, о которой он даже не подозревал.

Именно в этот момент он соответствовал тому образу, в который мы его чаще всего облекаем, а именно, образу ночного всадника, преодолевающего громадные пространства ради проигрышного дела, без надежды на успех, озабоченного лишь продвижением вперед. Он вглядывался в звезды, с опаской в душе рассматривал горизонт, боясь, что окажется перед непреодолимым препятствием, и все же лицо его было безмятежно, в прозрачных глазах горела уверенность, пальцы с точностью бегали по клавишам пульта, душа его была светла и спокойна, и он повторял бессмертные фразы Конституции или рожденные на Земле баллады. Быть может, этот образ не имеет ничего общего с действительностью, и в кабине сидел просто ворчливый старикан, который две недели подряд повторял пустые фразы, написанные два века назад мечтателями. Мы не можем этого знать, впрочем, это значения не имеет.

Путешествие длилось две недели, которые он провел в скафандре, пользуясь соответствующими приспособлениями. Его только раздражала невозможность почесаться, ибо грязь стала раздражать тело, а борода — заполнять прозрачный шлем.

Он в совершенстве освоил управление стоножкой. Он пользовался командами редко, позволяя ей двигаться вперед самостоятельно, если направление было верным. Он пересек обширное скалистое плато, покрытое темно-фиолетовым льдом равнины, два океана. Океаны внушали ему страк, ибо он не знал, как заставить животное плыть, но опасения оказались пустыми. Стоило стоножке оказаться на берегу, как она вошла в дымящиеся волны и поплыла вперед. Теперь Жерг Хазель боялся, как бы стоножка не нырнула, но животное спокойно перенесло человека через «воды».

Хазель перебрался через три горные цепи и пересек огромные болота. Горы были, наверное, самым трудным этапом путешествия. Толчки и тряска были почти невыносимыми. Но воля Хазеля, ведущая его к некой точке, где на скалистом плато блистала ракета с носом, устремленным в небо, не ослабла.

12