Вокруг света 1992-08, страница 65

казалась его физиономия. Слева за поясом у него висела маленькая бутылочка в кожаном футляре. Он потянулся к ней, открыл, отпил глоток, сплюнул и протянул мне. Первый дружеский жест с момента прибытия. Пришлось взять и отпить. К счастью, я сделал совсем маленький глоток — это было похоже на жидкий огонь, к тому же воняло денатуратом. Я быстро проглотил эту дрянь и закашлялся, что донельзя развеселило капитана.

В десять во дворе появилось несколько штатских господ — в белом и при галстуках. Их было шесть или семь, и они прошли в здание, где, по-видимому, располагалось нечто вроде административного корпуса. Послали за нами. Они сидели полукругом за столом, над которым нависал портрет щедро разукрашенного орденами офицера, президента Колумбии Альфонсо Jloneca. Один из господ, обратившись к Клозио по-французски, попросил его присесть, мы же остались стоять. Тощий, крючконосый тип, сидевший в центре, начал меня допрашивать. Однако переводчик перевел мне не все его слова, а просто сказал: «Этот человек, который только что говорил с вами — судья города Рио-Хача, остальные — влиятельные горожане, его друзья. Надеюсь, они немного понимают по-французски, хотя и не признаются в этом, в том числе и сам судья».

Эта преамбула вывела судью из себя. Он начал вести допрос по-испански. Переводчик переводил.

— Вы французы? -Да.

— Откуда вы?

— С Кюрасао.

— А до этого где обретались?

— В Тринидаде.

— А до этого?

— На Мартинике.

— Лжете! Больше недели назад нашего консула в Кюрасао предупредили, что за берегом надо следить особенно тщательно, так как шестеро мужчин, бежавших с французской каторги, могут попытаться высадиться в нашей стране.

— Ладно, признаю. Мы действительно бежали с каторги.

— Так вы из Гвианы? -Да.

— Если уж такая благородная страна, как Франция, выслала вас так далеко и наказала столь сурово, значит, вы и впрямь опасные преступники.

— Возможно.

— За кражу или убийство?

— Непреднамеренное убийство.

— Все равно убийство. Ну а что другие трое?

— Остались в Кюрасао.

— Снова лжете! Вы высадили их в шестидесяти километрах отсюда, в Кастилете. К счастью, они арестованы. Их привезут сюда через несколько часов. Где вы украли лодку?

— Мы не крали. Нам подарил ее епископ Кюрасао.

— Ладно. Посидите в тюрьме, пока губернатор не решит, что с вами делать. За высадку трех ваших товарищей на территорию Колумбии и попытку бежать я приговариваю вас, капитана судна, к трем месяцам тюремного заключения. Остальным — по полтора месяца каждому. И сидите тихо, чтоб вас не избили, охрана у нас очень строгая. Хотите что-нибудь сказать?

— Нет. Я хотел бы только забрать свои вещи и припасы, оставшиеся в лодке.

— Все конфисковано таможней, за исключением пары брюк, одной рубашки, одной куртки и пары башмаков на каждого. И нечего спорить, таков закон.

В час дня наших приятелей привезли в грузовике под охраной из семи-восьми человек.

— Ну и дурака же мы сваляли, и вас подвели! — сказал Бретонец— Нет нам прощения! Хочешь убить меня — убей! Я и пальцем не шевельну. Не мужчины мы, а дерьмо вонючее, Папийон! Боялись моря! Все морские ужасы —просто цветочки по сравнению с Колумбией и колумбийцами и перспективой побывать в лапах у этого жулья. Вы не могли отплыть—ветра, что ли, не было?

— Да, Бретонец, не было. Никого я убивать не хочу, все мы хороши. Надо было просто отказаться высаживать вас, и этого бы не произошло.

— Ты слишком добр, Папи.

— Не в том дело. Я правду говорю.-И я рассказал им о допросе.

— Может, все-таки губернатор отпустит нас?

— Как же, дожидайся! И все ж не будем терять надежду.

Вот уже неделю мы здесь. Никаких изменений, за исключением разговоров, что нас якобы пошлют под сильной охраной в более крупный город под названием Санта-Мар-та в двухстах километрах отсюда. Мерзавцы-охранники своего отношения к нам не переменили. Вчера один чуть не огрел меня прикладом по голове только за то, что я отобрал у него на?ад свой же кусочек мыла в душевой. Мы жили в той же комнате, кишащей москитами, правда, сейчас она стала чуть почище, Матуретт и Бретонец скоблили и драили ее каждый день. Я уже начал отчаиваться и терять надежду. Эти колумбийцы — народ, образовавшийся от смешения индейцев и негров, индейцев и испанцев, бывших здесь некогда хозяевами, ввергали меня в отчаяние. Один из колумбийских заключенных дал мне старую газету, выходящую в Санта-Марте. На первой странице красовались, наши портреты, а под ними — фото полицейского капитана в большой фетровой шляпе с сигарой в зубах. Внизу же размещался групповой снимок десятка полицейских, вооруженных ружьями. Я сообразил, что вокруг нас заварилась целая каша, а роль этих мерзавцев во всей истории сильно преувеличена. Можно подумать, что благодаря нашему аресту Колумбии удалось избежать ужасного несчастья. И все же на лица так называемых злодеев было куда приятней смотреть, нежели на фотографии полицейских. Скорее уж мы выглядели приличными людьми. Так что же делать? Я даже начал учить испанские слова: побег — «фугарео», заключенный — «пресо», убийство — «матар», цепь— «каде-на», наручники — «эспосас», мужчина — «омбре», женщина — «мухер».

ПОБЕГ ИЗ РИО-ХАЧИ

Во дворе я подружился с парнем, который все время был в наручниках. Мы выкурили с ним одну сигарету на двоих — длинную, тонкую и страшно крепкую. Насколько я понял, он был контрабандистом, орудовавшим где-то между Венесуэлой и островом Аруба. Его обвиняли в убийстве нескольких человек из береговой охраны, и он ожидал суда. В какие-то дни он был удивительно спокоен, в другие — на грани нервного срыва. В конце концов я заметил, что спокойные дни наступают тогда, когда он жует какие-то листья. А однажды он дал мне пол-листочка, и я тут же сообразил, в чем фокус. Мой язык, небо и губы потеряли всякую чувствительность. Это были листья коки.

— Фуга, ты и я,— сказал я как-то контрабандисту. Он прекрасно меня понял и жестом показал, что не прочь бежать, но вот только как быть с наручниками? Наручники были американского производства со щелочкой для ключа, причем ключа наверняка плоского. Из куска проволоки, уплощенной на конце, Бретонец соорудил мне нечто вроде крючка. И после нескольких попыток мне удалось открыть наручники нового приятеля. Ночью он спал в «калабозо» (камере) с очень толстыми решетками. В нашей же решетки были тонкие, их наверняка нетрудно согнуть. Так что предстояло перепилить только один прут в камере Антонио (так звали колумбийца).

— А как достать сачете (пилу)?

— Плата (деньги).

— Куанто (сколько)?

— Сто песо.

— Доллары?

— Десять.

Короче говоря, за десять долларов, которые я ему дал, он раздобыл две ручные ножовки. Во дворе я показал ему, как надо смешивать металлические опилки с вареным рисом, который здесь давали каждый день, чтобы аккуратно замазывать пропиленную в металле щелочку. Перед камерой я открыл один из его наручников. В случае проверки он мог легко застегнуть их, они защелкивались автоматически.

На перепиливание прута у него ушло три ночи. Он уверял, что теперь легко сможет согнуть этот прут, а потом придет за мной.

63