Вокруг света 1993-01, страница 19

дела все. Тебе что, в жизни кошмаров мало?!

Отвечать я не стала — времени оставалось немного, да и сказать было нечего. Все верно: чужая религия, чужие обычаи — зачем они мне?! Знать о них я знаю —чего же еще?! Нездоровое любопытство, как считал муж, или желание понять людей, идущих с улыбкой на страшные пытки?! «Время покажет»,— решила я.

Утро терпеливо дожидалось полного рассвета, а мы уже ехали по непривычно пустынным улицам Куала-Лумпура — на удивление чистым в любое время. Когда их только успевали убирать, так я и не смогла увидеть, но будь то вечер, день или раннее утро — чистота на них завидная. Ее не замечаешь, когда она постоянно окружает тебя. Но стоит увидеть одинокий окурок или случайно облетевший лист, и начинаешь сравнивать, вспоминать...

Когда мы подъехали к храму Шри Маха Марьяммана на улице Тун-Ли, людей было так много, что я невольно посмотрела на часы. Нет, все в порядке — 4.20, раннее утро.

Ровно через десять минут увитая гирляндами цветов серебряная колесница, на которой возвышалась статуя святого Субраманиама, в окружении многотысячной толпы открыла торжественное шествие.

Многие мужчины несли кокосовые орехи. Через некоторое время они разбивали их и предлагали прозрачную жидкость священникам, прося у них благословения. В руках у женщин и детей были небольшие кувшины с медом и молоком, предназначенные святому Субраманиаму. Я не могла оторвать взгляд от тех, кто нес тяжелые «кавади» (это слово означает «жертвоприношение на каждой ступеньке»). Железная дуга как нимб окружала че

ловека, державшего ее. По всей длине на небольшом расстоянии друг от друга в центр спускались металлические цепи или спицы с крючками на концах. Эти крюки, воткнутые в грудь и спину идущего, крепко держали «кавади». На самом верху, хорошо укрепленные, стояли небольшие сосуды с молоком, в котором позже омоют статую святого Субраманиама. Меня поразило, что даже дети несли такие «кавади», а идущие рядом кричали им «вел-вел».

— Что это значит? — тихо спросила я своих знакомых.

— Сейчас всем, кто несет «кавади», предстоит еще одно испытание: надо проткнуть язык или щеку острой иглой. Мы называем это «вел», копье.

В это время начали подносить так называемые «иглы», больше похожие на пики или ножи. Крики толпы усилились, становясь все призывней. Дети, закатывая глаза и подражая взрослым, начинали входить в транс, протягивая руки к копьям. Один мальчуган с трудом проткнул язык, отчего у него появилось немного крови, а на глазах — слезы. Собравшиеся дружно сочувствовали ему —значит, его обет не был принят святым Субраманиамом.

— Почему же дети в этом участвуют? — не удержалась я.

— Возможно, они просили святого Субраманиама о чем-то, и он исполнил их просьбу. Чтобы показать свою признательность ему, они должны совершить такой обряд, иначе все их желания в будущем никогда не исполнятся.

— Вот наш сосед, Харидас,— показали мне на немолодого мужчину, несшего «кавади» — Его мать сломала ногу в этом году, а ей далеко за восемьдесят. Врачи не надеялись на выздоровление. Харидас каждый день приходил в храм и молился о ее здоровье.

Он дал обет — пронести «кавади», если она поправится.

Неподалеку от нас шел мужчина с «кавади», от одного вида которого становилось не по себе. Дуга, украшенная фазаньими перьями, крепилась к металлическому поясу на бедрах. Ее поддерживал сверкающий обруч на голове. Многочисленные крюки протыкали тело, и одна длинная «игла» была воткнута в язык. Ни капли крови. Взгляд — отсутствующий, обращенный куда-то в глубь себя, а на лице выражение не боли и отчаяния, а познания чего-то недоступного, непостижимого человеческим разумом.

— Такое «кавади» наверняка весит не меньше, чем три человека,— отметили мои знакомые — Посмотри назад, — посоветовали они,— у этой пары десять лет не было детей. И вот наконец родилась дочка.

Обернувшись, я увидела необычное сооружение. Немолодая пара несла огромное «кавади», состоящее из шести плетеных корзин, наполненных сахаром. Под ними в люльке, сделанной из плотной золоченой ткани, лежал бритый наголо младенец. Они с трудом переставляли ноги от невероятной тяжести.

— А вон тот бородатый мужчина — австралиец. Пятый год он приезжает в Бату-кейвс,— продолжали знакомые. — Говорят, что очень поправил свои финансовые дела. Хочешь с ним поговорить?! — предложили они.

Я охотно согласилась. Первое, что у меня спросил Джеф Барун:

— Что вас сюда привело: любопытство или несчастье?

От такого неожиданного вопроса я немного растерялась.

— Вполне естественно,— поспешил он заметить,— такой праздник не может не вызывать любопытства.

— Я слышала, вы пятый год приезжаете сюда. Как это у вас, как это вы...

— Ясно, ясно,— засмеялся он — Хотите узнать — как дошел до такой жизни?!

И не дав мне возразить, ответил уже серьезным тоном:

— Несколько лет назад компания, в которой я работал, разорилась. Жена ушла, забрав детей. Я находился в полном отчаянии, когда неожиданно пришло письмо от моего друга из Малайзии. Так я впервые попал на «Тайпусам». В Бату-кейвс, как и все, просил у святого Субраманиама перемен в моей жизни. Не знаю, почему я поверил в его силу, но поверил. И вот теперь все прекрасно. Я действительно счастлив.

Австралиец пошел дальше, а я так и не успела за время нашей беседы сосчитать все крюки, воткнутые в его грудь и спину. Причем на каждом крючке еще висело по среднему яблоку, отчего кожа, оттянутая вниз, производила жуткое впечатление. Крови не было, хотя «кавади», вполне очевидно, было очень тяжелым.

По дороге я узнала подробности о подготовке к «Тайпусаму» тех, кто нес

2 «Вокруг света» № 1

17