Вокруг света 1993-11, страница 13

лиц из командования эскадры и флота во главе с командующим Черноморским флотом вице-адмиралом В.А.Пархоменко — только что вступившим в эту должность и сменившим ушедшего на повышение, в Москву, адмирала С.Г.Горшкова,— все действия на корабле теперь выполнялись лишь по его приказам и распоряжениям. И от него— человека с двумя черными «пауками» (так между собой называют моряки большие адмиральские звезды) на золотых погонах — теперь зависела судьба всех людей, находившихся на борту «Новороссийска».

Совсем недавно Пархоменко, как командующий эскадрой, принимал линкор, часто плавал на нем и должен был знать его особенности... И вот сейчас, когда подорванный линкор все глубже и глубже погружался носом в воду, одновременно кренясь на левый борт, все, кто был тогда на нем, ждали от вице-адмирала спасительных решений и действий. А командующий флотом все метался со своей свитой из многих офицеров и адмиралов по кораблю с юта на бак и обратно, требуя от ПЭЖ (поста энергетики и живучести) докладов о состоянии корабля... Шел третий час после взрыва.

Прибывший с берега Хуршудов, видя, что поступление воды остановить не удается, а крен на левый борт увеличивается, обратился через контр-адмирала Никольского — как положено по флотской субординации — к Пархоменко с предложением эвакуировать значительную часть команды, не занятую борьбой с водой. Но комфлот резко оборвал: «Не будем разводить панику!» Тогдашний корабельный Устав гласил: «Во время аварии командир корабля обязан принять все меры к спасению корабля. Только убедившись в невозможности его спасти, он приступает к спасению экипажа и ценного имущества...» К сожалению, Пархоменко слепо придерживался буквы устава и не послушал совета более младшего по чину офицера. Вице-адмирал надеялся на небольшую глубину под кораблем, она была всего 18 метров, а ширина линкора — более 28, не считая высоких бортов, надстроек, труб, мачт. При критическом крене корабль мог только лечь на борт... Но глубина стоянки оказалась ложной — грунт здесь, хорошо державший корабельные якоря, как выяснилось впоследствии, состоял из почти сорокаметрового слоя ила.

Однако вскоре, после личного доклада начальника технического управления флота — инженер-капитана 1-го ранга Иванова В.М., вызванного с берега на «Новороссийск», о том, что крен подходит к критическому, Пархоменко все же разрешил свезти часть моряков на берег. По кораблю пошла команда: «Не занятым борьбой за живучесть — построиться на юте». Но эту команду из-за того, что внутрикорабельная трансляция работала не везде, смогли передать в наглухо задраенные помещения корабля в основном голосом и по телефонам внутренней связи. На что ушло немало времени...

Матросы, старшины и офицеры стали

выходить через узкие люки и горловины внутренних помещений, палуб, надстроек, башен и строиться на верхней палубе, на юте линкора. Начали было производить посадку на подошедшие суда, но вдруг накренившийся корабль как-то странно дернулся, немного выпрямился, потом снова дал резкий крен на левый борт. Крен стал стремительно нарастать... Шеренги моряков, стоявших в строю на юте в ожидании подхода баркасов, стали скатываться в воду, в темноту с уходящей из-под ног палубы...

В 4 часа 15 минут линкор «Новороссийск» опрокинулся на левый борт и, пролежав так какие-то мгновения, вдруг быстро перевернулся вверх килем, обнажив в своей корме громадные гребные винты. Начался второй акт этой трагедии, жертвами которой стали теперь уже сотни моряков...

То, что происходило возле перевернувшегося корабля, трудно описать. Но самое страшное при этом творилось у кормовой его части. Даже те счастливцы, кому удалось спастись, выбравшись из морской пучины, в которую они внезапно свалились с высокого борта линкора, не могли впоследствии толком передать то, что происходило на их глазах. Моряки, только что стоявшие в тесном строю на палубе, сваливались с корабля на головы своих товарищей, не успевших отплыть... В воде — они, одетые в бушлаты и робу, в обуви, образовали живое скопище барахтающихся, цепляющихся друг за друга людей. Многие из них, особенно те, кто не умел плавать или плавал плохо, а это были в основном бывшие солдаты из нового пополнения, быстро тонули, затянутые в глубину моря отяжелевшей от воды одеждой. При этом зачастую ухватив с собой тех, кто был рядом... Другие, умевшие плавать, не смогли в этой человеческой каше вынырнуть на поверхность после падения с высоты. К тому же многих накрыл широченный корпус перевернувшегося линкора. Третьи — нечеловеческими усилиями старались удержаться на поверхности и освободиться от мокрой одежды. Когда это им удавалось, то из таких моряков, как правило — хороших пловцов,— успевавших еще и вовремя поддержать тонущих соседей, создавались своего рода «связки» из людей. Особенно, если кому-либо из них удавалось ухватиться за какой-нибудь плавающий предмет, упавший с корабля или брошенный со спасательных баркасов и катеров. Эти самопроизвольно возникавшие связки — из нескольких и даже многих людей, поддерживавших друг друга, помогли продержаться им до подхода спасательных средств. Но и такие связки, перегруженные ослабевшими, растерявшимися, не умевшими плавать, порой рассыпались...

Эти первые, самые трагические минуты и решили участь многих «новорос-сийцев». Постепенно черное — в темноте ночи —людское скопище около кормы корабля расплывалось, редело...

В других же местах корабля, где моряков застал переворот, они сами прыгали в воду, зачастую успевая и раздеться. Но

и здесь многих затянули мощные потоки воды, хлынувшей внутрь корпуса корабля; другие же разбивались об острый бортовой киль.

Выплывшие моряки взбирались на огромное днище корабля, раздирая руки и босые ноги в кровь об острые наросты ракушек на обшивке — но это были мелочи, главное — спаслись!.. Людей из воды, перемешанной с мазутом, спасатели доставали руками и отпорными крюками; бросали им все, что было на борту: спасательные круги, жилеты... Все это происходило в темноте ночи, освещаемой лишь прожекторами. Были и такие, что сами доплывали до берега. Напряжение от пережитого было такое, что у некоторых моряков, уже спасенных и доплывших до берега, не выдерживало сердце, и они, выбравшись из воды, тут же падали замертво... В частности — не выдержало сердце у ответственного за корабль представителя Особого отдела эскадры.

Высшие флотские чины, прибывшие на линкор, тоже оказались в воде. Почти всем им удалось спастись. А вице-адми-рала Пархоменко подобрала одна из спасательных шлюпок и доставила на Графскую пристань, откуда он, промокший и полуодетый, добрался до штаба флота докладывать о случившемся в Москву...

В сутолоке происходившего возле перевернувшегося линкора моряки, взобравшиеся на его днище, а также те, которые находились на спасательных судах, стали различать внутри корпуса частые беспорядочные стуки... Это давали о себе знать те, кто не успел или не смог выбраться из стальных отсеков. Их отчаянный стук во многих местах огромного корпуса нарастал, сливаясь в сплошную дробь.

Казалось бы, у тех, кто остался во внутренних помещениях линкора, появился реальный шанс на спасение. Но на деле этот шанс обернулся третьим — последним актом, самым трагическим...

Часам к 10 утра 29 октября положение перевернувшегося корабля стабилизировалось, его погружение приостановилось, и линкор (его кормовая часть возвышалась на 2-3 метра над водой) как бы обрел новую ватерлинию. Большой объем сжатого воздуха, находящегося в его задраенных помещениях и отсеках, позволял надеяться, что моряки, попавшие в смертельную ловушку, выживут. Слушать эти мольбы о помощи и бездействовать в ожидании приказов «сверху» было выше человеческих сил, и моряки со спасателя «Карабах» немедленно бросились туда, где стуки казались очень близкими — к кормовой оконечности днища. Междудонное пространство, находящееся здесь, в районе дизель-электростанции № 4, было близко к наружной обшивке. Стали резать в этом месте корпуса специальным резаком отверстие, через которое вышли семь моряков. Из них — трое старослужащих. Они обеспечивали электричеством корабль до самого его переворота. Это были старшина 2-й статьи Воронков, старший матрос Литвин, ма