Вокруг света 1993-12, страница 32
ЗНАК ВОПРОСА В том, что касается «дела Анастасии», и великую княгиню Ольгу, и супругов Жийяр, без преувеличения, можно упрекнуть в нерешительности. Тем не менее довольно странным выглядит их поведение в последующие месяцы. Первой на сцене появилась великая княгиня Ольга. Она прислала Незнакомке поздравление с Рождеством 1925 года, написанное, по словам госпожи фон Ратлеф, «весьма дружелюбно». В свертке, который был передан вместе с посланием, был жакет, связанный самой великой княгиней для больной... Жийяры тоже не забывали писать. «Как дела в Берлине? Надеюсь, вы ведете себя разумно и едите как следует, чтобы хорошенько набраться сил, а не скармливаете свои обеды обжоре Кики, который готов поглотить все без остатка? Постарайтесь писать почаще — вы нас очень обяжете — и не сердитесь, если мои ответы слишком задерживаются». 14 декабря 1925 года Шура пишет: «Передайте ей (больной.— А.Д.), прошу вас, что не проходит и дня, чтобы я не вспоминала о ней и не посылала ей в душе самых сердечных приветов». И опять Пьер Жийяр, 30 декабря 1925 года: «Как чувствует себя больная? Довольно ли у нее сил, чтобы начать вставать? Хочется верить, что она уже может отвечать на вопросы и что память ее стала лучше, а ответы более ясными и точными. Моя жена была совершенно растрогана, получив открытку, которую вы прислали1. Подпись и впрямь чрезвычайно напоминает подпись великой княжны Анастасии, когда ей было лет 13 — 14. Следовало бы узнать, доводилось ли больной встречать подпись великой княжны на какой-нибудь открытке или книге. Еще было бы замечательно, если бы она сама написала несколько строчек... Вы будете очень любезны, если передадите больной открытку, которую мы посылаем с этим письмом»... 27 января 1926 года: «То, что говорит больная о собственном полке великой княжны Анастасии, оказалось совершенно правильным...» Этим письмом переписка вдруг обрывается. Больше от великой княгини Ольги или от Жийяров в Мом-мсенском санатории не получили ни одного письма. 1 Больная попросила меня послать им рождественскую открытку, на которой она подписала свое имя: «Анастасия» (прим. госпожи фон Ратлеф). Отчего так «резко все переменилось», как выразятся приверженцы Анни? Вот что говорит на сей счет Пьер Жийяр: «С самого начала я допустил серьезную ошибку: я исправлял все оплошности, содержащиеся в письмах, приходивших ко мне. Через несколько месяцев я стал замечать по письмам моих многочисленных берлинских корреспондентов, что в городе сделались известны сомнительные откровения больной, но не те, которые получал я, а отредактированные и исправленные по моим же собственным указаниям! Более того, самое ужасное состояло в том, что в Берлине, как я узнал из письма господина Швабе от 9 января 1926 г., только и разговоров было, что о предстоящем выходе какой-то книжонки о госпоже Чайковской, где говорилось, что великая княгиня Ольга, моя жена и я единодушно опознали больную. Господин Швабе прибавлял, что к этой публикации причастен, кажется, доктор Руднев. Я тотчас же написал госпоже Ратлеф, что, если все, что я узнал, верно, я незамедлительно опубликую в прессе категорическое опровержение. Угроза возымела действие: я получил от нее ответ: она утверждала, что ни Руднев, ни сама она ничего не знали о готовящейся публикации, и умоляла не предпринимать никаких решительных действий. Я понял, что удар попал в цель: и впрямь, после уже и речи не было ни о каких брошюрах...» С этого времени письма госпожи Ратлеф приходили все реже и, наконец, совершенно прекратились месяца два спустя, в июне 1926 г.». Около того же времени датский посол господин Зале обратился к господину Жийяру с просьбой изложить полностью свое мнение о деле Незнакомки. Письмо Пьера Жийяра к дипломату было весьма категорическим. Вот его финал: «Заканчивая это длинное письмо, я могу лишь еще раз подписаться под тем, о чем уже говорил вам в своем письме от 3 февраля 1926 г., а именно, что если бы меня попросили высказать свое суждение, то я, не колеблясь, ответил бы, что больная — совсем не та, за кого себя выдает». — Это письмо положило конец участию Пьера Жийяра в деле госпожи Чайковской. Точку поставил лишь Гамбургский процесс 1961 года. Рискнем в последний раз утомить внимание читателя цитатой. «Суд пришел к выводу, что госпожа Андерсон не может претендовать на титул великой княжны по следующим соображениям: 1. Истица1 отказалась от медицинской и лингвистической экспертиз, на проведении которых настаивал суд; 2. Судебный референт, знающий русский язык, не смог засвидетельствовать, что она когда-либо владела им; 3. До 1926 года истица говорила лишь по-немецки; славянский акцент, по утверждениям свидетелей, появился значительно позже, примерно в то же время, когда она выучила английский язык; 4. Ни один из свидетелей, лично знавших Анастасию, не опознал истицу; последняя тоже не сумела однозначно вспомнить никого из свидетелей; 5. Воспоминания, которым она придает столь важное значение, вполне могли быть заимствованы из обширной литературы, посвященной истории императорской фамилии; 6. Графологическую и антропологическую экспертизы по ряду причин следует считать неудовлетворительными (...) Суд постановил, что ГОСПОЖА АНДЕРСОН НЕ МОЖЕТ ПРЕТЕНДОВАТЬ НА ИМЯ ВЕЛИКОЙ КНЯЖНЫ АНАСТАСИИ». Что ж, поставим точку и мы, но поставим, помня, как легко ее исправить на запятую или многоточие... Перевел с французского А.ЕНДОВИН 1 Процесс, завершившийся 15 мая 1961 года во 2-й Гражданской палате Гамбургского суда, был возбужден фрау Анной Андерсон (прим.пер.). 30 |
