Вокруг света 1994-06, страница 16

ливые часы! Внезапно перед ним в этом ночном экзотическом саду появилась Аита, бронзовокожая, красивая, с горящими дикими глазами.

Он заговорил с ней. Его сердце было переполнено ею, а уста не могли достаточно полно выразить все чувства. Он искал нужные слова и образы, переводя их мысленно на язык чибчей, чтобы открыть свою душу. И чувствовал, как еще плохо и мало знает язык народа Эльдорадо.

Она же доверчиво смотрела в глаза белому человеку и не скрывала искреннего расположения. Ее очи были бездонны и темны, губы подобны изгибам морской волны, а иссиня-черные волосы покрывали плечи, как плащ царицы ночи.

Звезды мерцали над ними в безбрежном и бездонном небе.

У Фернандо захватило дух, сердце бурно колотилось в груди. Он осторожно погладил ее по волосам. Она не оттолкнула его руку. Он взглянул на нее и тихо сказал:

— Около нас стоит вездесущий Бог и дарит нам эту счастливую ночь!

Она улыбнулась, ничего не ответив. Их объяло какое-то волшебное чувство, ищущее выхода из сердец.

Фернандо наклонился и нежно поцеловал ее. Аита испугалась, застыв от неожиданности, ибо этот способ общения влюбленных чибчи совсем не знали, так же как его не знали в то время жители Перу и Мексики.

Над Кордильерами поднималась круглая луна — Чиа, любимая богиня ночи. Она с улыбкой смотрела на затерянную счастливую долину народа чибча, заглядывала во все уголки сада, во все закоулки дворца, — везде радовались жизни, пели, танцевали и любили люди рода человеческого. А барабаны продолжали далеко разносить свои неистовые волнующие ритмы.

На следующий день они опять стояли перед Тисквесу-сой, и монах с необычной собранностью и красноречием проповедовал слово Божье, а Фернандо переводил слова этого ревностного миссионера.

Тисквесуса слушал заклинания патера с совершенно непроницаемым выражением лица. Поодаль сидели два советника ципы с исключительной памятью, которые, запомнив слова чужого жреца, должны будут повторять их своему повелителю так часто, как будет нужно. Монах говорил с увлечением, почти яростно, но не чувствовал никакого отклика. Наконец, видимо, решив больше себя не утруждать, он закончил с угрозой:

— Но кто не захочет услышать слово Божье, того постигнет возмездие. Его поразит молния, как сжигает она в лесу непокорное могучее дерево, не склоняющееся перед грозовым ураганом! Пусть «великий индейский князь» определит свое отношение к подлинной вере.

Но «князь» не хотел ничего понимать. Он только приветливо кивнул, поблагодарил чужого жреца за его старания, обещал все обдумать и о своем решении известить посольство. Монах и Фернандо получили в подарок по золотому увесистому кубку и были препровождены в свои покои.

Придя к себе, доминиканец закинул свой кубок в угол и разразился дикими проклятиями. Фернандо, однако, не разделял его необоснованных претензий, и он очень сожалел, что монаха вообще включили в посольство.

Двумя днями позднее Чима наконец сумел несколько отвлечься от своих тяжелых и сложных обязанностей. И во время вечерних посиделок по индейскому обычаю присел рядом с Аитой, которой готов был отдать свое сердце. Но девушка сразу встала и отошла в сторонку. Да, он слишком долго отсутствовал. Итак, похоже, ее сердце принадлежит другому. Наверно, тому, кто сидел с ней рядом, пока Чима был вынужден находиться в стане белых пришельцев.

Чима скрывал свою печаль даже от Фернандо. Он безмолвно переживал свою сердечную боль, пока однажды утром не придел у пруда Аиту с другим, и этим другим оказался Фернандо.

В детстве и отрочестве Чима получил очень серьезное воспитание в храме Суамокс. Он хорошо научился скрывать свои чувства и переживания, что должен уметь делать каждый предводитель-уцакве и тем более принц. Но теперь он остановился как вкопанный. К своему безграничному удивлению, он заметил, что девушка относится к Фернандо с особой нежностью. Они что-то говорили друг АРУгу- ^и вдруг... она погладила его по щеке, а он в ответ улыбался.

Фернандо вздрогнул, увидев глаза Чимы. И понял, как

больно обидел Чиму. Наверное, надо попытаться объяснить, однако Чиме вряд ли от этого будет легче. Он повернулся и, кивнув на прощанье Аите, пошел в свою резиденцию, где его уже заждался монах.

Земля тихо дрожала. Под поскрипывающими балками потолка стоял на коленях лейтенант Фернандо перед братом Корнелием и исповедовался в своих грехах за прошлый день. Да, он согрешил, он соблазнился барабанными призывами, дьявольскими танцами и был опьянен ядом праздника. Он отбил — и это самое ужасное его прегрешение — у своего коричневого друга, христианина Чимы, его девушку. Он полюбил язычницу, он полностью в ее власти. Но это еще не все. Он не только не раскаивается в этом, он счастлив. Где же выход из этого лабиринта? Сможет ли падре дать добрый совет?

Монах стоял строгий и мрачный. Он молчал, когда лейтенант страстно перечислял свои прегрешения, молчал, пока безмолвие не стало непереносимым.

— Ты наделал много ошибок, — сказал он наконец. — И должен искупить свою вину!

— И это я тоже знаю. Я хочу раскаяться от всего сердца. Но разве это чему-нибудь поможет?

— Избегай встреч с язычницей! Не потакай соблазнам!

— Нет, — сказал Фернандо, поднимая лицо от земли.— Требуй от меня чего хочешь, падре, прикажи молиться и смириться, требуй жертв и самобичевания, но не отрывай меня от Аиты.

— Как, ты не раскаиваешься?

— Разве в писании не сказано: «... и Он создал людей, мужчину и женщину, которые были связаны друг с другом»?

— Не тебе толковать писание! Ты виноват перед Богом, приняв участие в святотатственном празднике. Ты будешь проклят церковью без пощады!

— Я это знаю, падре.

— Ты будешь поститься.

— Ты завещаешь половину твоей собственной добычи святому Фердинанду, твоему покровителю.

— 'Ты обратишь девушку, из-за которой согрешил, в христианскую веру. Она должна принять святое крещение.

— Да, падре.

— Ну а теперь подготовься к разговору с ципой, который ждет нас сегодня. Он должен на этот раз принять решение!

Фернандо шел и лихорадочно думал о только что происшедшем. Стоило ли мне исповедоваться, спрашивал он себя. Мне после вовсе не стало легче. Соблюдать пост для меня не трудно. Обратить Аиту в нашу веру мне будет легко, она с радостью сделает все, о чем я ее попрошу. Но почему же так тяжко у меня на душе?

Я невольно стал противником Чимы! Однако монах об этом не сказал ни единого слова! А ведь это заноза, сидящая в моей душе. Чима, наверно, больше не придет. Он ушел от меня от обиды и огорчения. Где теперь моя душа найдет поводыря?

Я могу прорубать сквозь дебри дикого леса дорогу, день за днем в поте лица зарабатывая свой хлеб насущный, а потом спать тяжелым сном. Но кто бы смог забыть все, что со мной случилось?

Когда пришел посланец ципы, Фернандо еще не успел переодеться.

Тисквесуса встретил их, сидя за ширмой в окружении советников. Он обдумал все до мельчайших деталей, и теперь говорил медленно, подчеркивая каждый нюанс, чтобы посланники могли понять его правильно:

— Я приветствую белого повелителя, царствующего за морем, и благодарю его за подарки. Я посылаю ему десять носильщиков с ценностями нашей страны как ответный подарок. На предложение вашего полководца о мире и дружбе я посылаю тысячу воинов, что проведут вас в страну панчей, наших вечных врагов. Они опасные разбойники, отличающиеся грубостью, дикостью и невежеством. Они имеют обычай съедать сердце поверженного врага, чтобы обрести его силу. Они нападают на мою страну, опустошают поля, разрушают города и поселки, убивают мирных жителей и разграбливают их имущество. Белые люди победами над нашими врагами должны подтвердить свою дружбу.

— Я хочу спросить, великий ципа, посоветовался ли ты со своими советниками о новой вере, которую мы вам при