Вокруг света 1994-08, страница 20

— Для начала, — сказал Саша, — надо еще поспрашивать у своих.

В один из ближайших вечеров мы прогуливались по двору нашего посольства. Здесь эти вечерние прогулки своего рода ритуал: встречаются, чтобы пообщаться. Асфальтовый пятачок, волейбольная площадка, где носятся дети, у внутренней ограды — свалка старых холодильников, телевизоров, какого-то металлолома... В одном из помещений стоит телевизор, сюда в 7 часов вечера (по московскому времени — 9) стекаются люди послушать «Новости». Здесь же лежат подшивки газет (не очень, естественно, свежих), стоят сиротливо синие томики собрания сочинений В.И.Ленина... В этот день в «Новостях» сообщали о программной речи президента, но вдруг вырубился свет — и слова Ельцина поглотила темнота. Правда, вскоре где-то заработал генератор, и экран вспыхнул вновь.

Мы вышли во двор, в духоту вечера. Стойко пахло жилым запахом общежития, ветерок еле шевелил листья фигового дерева: вверху — зеленые, снизу желтые, красные, бордовые... Дети собирали опавшие листья и крупные, с куриное яйцо, темно-зеленые плоды.

— Вот пройдет дождь, и дерево все станет зеленым, — сказала Наташа, жена повара Вадима из «Юралекса». — Мы собирали фиги — не здесь, конечно, на природе — и варили из них компот. Очень вкусный, цвета черной смородины. А еще здесь растет лимонник, как трава — из него можно делать хороший тонизирующий настой...

— А каркадэ знаете?

Все стали припоминать местные травы и кустарники, но о каркадэ не слышал никто. Продолжать беседу на ботаническую тему было трудно: на дворе глазу не за что было зацепиться. Зато за высокой стеной, отделяющей двор от участка при офисе посольства, темнела густая зелень. Но туда вход был закрыт.

На следующее утро мы с Мариной поехали на рынок Сан-Пауло. Гурьба мальчишек бросилась на нас, как только мы вышли из машины... Протиснувшись сквозь толпу у первых рядов, где продавали все тот же набор привозных товаров, мы остановились у прилавка с овощами и фруктами. Здесь можно было оглядеться. За прилавками — полные матроны в длинных рубахах-платьях, девушки в джинсах и майках, с черным водопадом косичек; молодые женщины, словно запеленутые в кусок пестрой материи. На прилавках — темно- зеленые* похожие на большие груши, плоды авакадо; желтая, круглая, словно мелкий апельсин, — мараку-жа; папайя, гуаява, манго, ананасы, бананы... Рядом — фасоль, огурцы, зелень, маниока, похожая на большую бугристую картошку. Для ангольцев маниока то же, что для нас картошка и хлеб.

Наконец добрались до ряда, где продавались семена и травы. Торговцы сидели прямо на земле, и перед ними на подстилках лежали горки

каких-то зерен, корешков, травинок, сухих стебельков, листиков. Оказалось, что одна трава от сглаза, другая — для рассеивания дыма, третья — для приворота. Мы так долго пытали торговцев незнакомым каркающим словом «кар-ка-дэ» (они, кстати, и произносили его с трудом, как какое-то неродное для их языка слово), что, право, неловко было уйти, ничего не купив. И мы купили брутуту — корень с ярко-желтым срезом; торговка уверяла, что тот, кто пьет настой из брутуту, никогда не буд^т жаловаться на печень. Может быть, и так, но все-таки не о том просил меня московский знакомый...

На Кенашиш, центральный рынок города, пошли уже просто для очистки совести. Рынок — большой, двухэтажный, крытый — был сплошь забит все той же пепси-колой, хотя название рынка было старинное, местное и означало «человек-рыба». Связано оно с легендой о неком человеке, который жил в пруду, когда-то существовавшем здесь, и заманивал людей в свое подводное царство...

Выйдя с рынка и стоя под поломанными часами у входа, я подумала, что пора начинать научный поиск таинственного каркадэ.

... Большое и довольно чистое здание Национального музея естественной истории внушало надежду. Но многие залы были закрыты. «У сотрудников свои проблемы», — пояснил молодой экскурсовод Салвадор Круш, высокий худой анголец, сидевший у входа с учебником биологии. Он любезно показывал нам многочисленные витрины с раковинами, и Лена, милая молодая женщина из «Юралекса», переводила его не слишком подробный комментарий. Здесь были собраны раковины-деньги — «зимбуш», раковины-пуговицы (сейчас предприятие по производству этих пуговиц не работает), раковины, которыми в провинции Намиб украшало себя племя мамуила... Одна витрина была отведена под коллекцию раковин Реналду душ Сантуша, который подарил ее музею в память о брате, известном писателе Антонио Жатинтосе.

— А сам-то коллекционер жив? — спросила я.

— Да, живет где-то под Луандой, — ответил Салвадор.

/ — А нельзя ли найти его?

— О, это очень трудно, но я попробую... — нетвердо пообещал Салвадор.

В эту минуту в зал впорхнула шумная стайка школьниц (вход в музей бесплатный), и Салвадор поспешил к ним. Сделав им строгое внушение, он — из доброго расположения к нам (так он сказал) — открыл запертые комнаты, и мы увидели обитателей подводного мира: рыбу-шар, рыбу-хирурга, гаропу, тунца, акулу... У стены стояли стенды с бабочками, и Салвадор оживился, заговорил бойко й весело. Лена едва успевала переводить. Оказалось, что он — энтомолог, учился на Кубе, окончил среднее специальное заведение. Каркадэ он, ко-цечно, не знал. Но обещал обяза

тельно разузнать у своих коллег и тут же позвонить.

Больше Салвадора Круша мы не видели и не слышали.

Осечка с музеем еще не окончательно добила меня, и я попросила Юру съездить со мной в Ботанический сад. Говорили, что есть такой в Луанде и что там собраны всякие редкости.

... В это рабочее пасмурное утро народу в саду было мало. Только в беседке, полускрытой высоким кустом жакаранды с шапкой оранжевых цветов, кучковались бомжи. Садовник копался возле растений, рабочий тащил шланг. Дорожки были усыпаны листьями, сучьями, многие деревья выглядели засохшими. Из-за заборчика, огораживающего площадку с горшками, нас кто-то окликнул. Потом к забору подошел сухощавый пожилой человек. Познакомились. Это был Мартино Сарай-во. Мартино сказал, что родился здесь неподалеку и, сколько себя помнит, помнит и этот сад; никуда не выезжал, кончил четырехклассную аграрную школу и всю жизнь работает здесь.

— Этот сад существует с 1945 года, а вот там, — Мартино махнул куда-то в сторону ограды, за которой ярко зеленели деревья, — более старый, маленький. Сейчас его приватизировали, а наш получает дотацию от государства, но она такая мизерная... С трудом содержим 15 человек, постоянные проблемы с водой... Если бы хорошо организовать дело, можно было бы много продавать, покупают охотно. Вот при португалах... — Мартино незаметно вздохнул.

Я огляделась. Нас окружали высокие кокосовые пальмы, раскидистые акации, эвкалипты... Прав, конечно, старый садовод: могло бы быть очень красиво и доходно.

— Какое тут в саду самое-самое ангольское дерево? — спросила я.

Мартино повел нас по тропинке в дальний угол сада. Там высоко над оградой поднимался толстый ствол, словно сплетенный у основания из многих мускулов, а в небе зеленела шапка листьев.

— Это мафумейро, его древесина идет на строительство каноэ, — сказал Мартино.

— А самое редкое растение? — мне хотелось подвести разговор к каркадэ.

— Ботсванская роза, — садовник подошел к невысокому кусту с широкими листьями, росшему неподалеку. — Цветы у нее обычно красные и белые, очень красивые. Но наша не цветет, уход нужен, — и Мартино Сарайво снова вздохнул.

О каркадэ старый садовник не слышал.

Мне оставалось заглянуть в гомеопатическую аптеку. А вдруг? Туда мы направились с Сашей — кажется, уже весь «Юралекс» включился в поиски... Аптека была маленькая, вся пропитанная терпким запахом трав. Продавец-анголец, выслушав нашу просьбу, стал доставать баночки, ко