Вокруг света 1996-04, страница 57

— Нет. Вот если бы каждый знак был словом — это было бы логографи-ческое письмо, понятийное. Представляете, сколько нужно было бы знаков, чтобы передать все слова! Невозможно пользоваться таким письмом. А это — иероглифическое письмо, передающее живую речь того времени. Каждый знак передает только какую-то часть слова, морфему. В некоторых случаях, конечно, знак передает слово, но это слово равно морфеме, вот в чем дело. Сложный знак может означать целое предложение иногда. Иероглифическое письмо — наиболее экономная запись речи, языка, — можно комбинировать морфемы, слоги, фонетические знаки

В 1956 году Ю.В.Кнорозов и Н.А.Бу-тинов в журнале «Советская этнография» написали небольшую статью, в которой доказывали, что письмо ронгоронго иероглифическое. Это было великое открытие. Кнорозов, прочитавший письменность майя, создал целую систему дешифровки иероглифического письма. Вот к нему в отдел и пришла выпускница филфака Ирина Константиновна Федорова.

— А началось все с самой примитивной работы — посмотреть, разобрать, расписать... Тексты я разбивала на отрывки и составляла словари. Кнорозов предложил составить словари с одинаковыми начальными знаками. Потом со вторым, третьим, четвертым, пятым... Потом с одинаковым финальным, предпоследним и так далее. До умопомрачения. Работа была адская. В итоге — ничего. Ничего не пригодилось. Груды бумаги и уйма времени. Годы...

— А не было таких мыслей: плюнуть на все это и заняться другим?

— Нет. Я решила не торопиться. Я не тот человек, чтобы спешить. Для того, чтобы перейти в наступление на само письмо, надо сделать очень много. Изучить историю. Не только острова Пасхи — всей Океании. Изучить этнографию. Обычаи, уклад жизни, мифы, ритуалы, искусство, все-все. Надо было изучить языки. При дешифровке надо использовать лексику других полинезийских языков — тонганского, самоанского, маркизского, гавайского, маори, таитянского, мангатуамотянского, а также футунанского, реннел-беллон-ского. Да и других тоже. Представляете, сколько надо было перелопатить словарей?

— Не представляю, — сказал я.

Ирина Константиновна долила мне

еще чаю. В комнате стало совсем светло. За окном падал пушистый снег. Она пошла к книжным полкам и достала кипу пыльных бумаг.

— Что это?

— «Списки Жоссана». Меторо напевал, а епископ судорожно записывал. Вот Томас Бартель и толковал тексты, опираясь на «чтение» Меторо. Просто хватался за какой-то знак. Небо, ага,

значит знак рядом — тот, кто живет на небе. Вот есть лодочки, шесть или семь. Значит, это разведчики приехали на остров. Но надо еще доказать, что это — лодочка. Лодочка-то она лодочка, но что она передает? Вот где собака зарыта! Толковать-то можно как угодно, но дешифровка есть дешифровка. Толкуешь один знак, подставляешь в другой текст — ерунда получается. Бартель на этом и попался.

— Так в чем же загадка этих знаков?

— Загадка? На острове Пасхи, куда ни сунешься, — одни загадки. Статуи

— загадка, фигурки — загадка, татуировка — загадка, наскальные рисунки

— тоже загадка. Вот знаки письма воспроизводят наскальные рисунки. Но этих параллелей не так уж много. Я поразилась, что их немного. Но потом, посчитав морфемы, слоги, поняла, что их и не должно быть много. Вот я так и шла, как по лезвию ножа. Наступала и отступала. И ждала — должно отложиться. Я должна была подкопаться к семантике, к тому смыслу, что стоит за этим знаком. Подкапывалась до потери пульса. Вот начинается ряд знаков со звезды, значит, остальные знаки как-то связаны со звездой. Но как подобраться к знакам, которые за ними стоят?! Это было страшно трудно. Я не думала, что такое может быть — мне казалось, что от мыслей у меня расходятся черепные швы. Я хваталась за голову руками, сжимала виски — все! Надо кончать. Но что поделаешь? Как я столкнулась с этими знаками, так они и сидят у меня в голове...

— Сколько же всего этих знаков?

— Знаков всего 790... Бартель, он очень огромную работу проделал, надо ему отдать должное, он их все расположил по порядку, расписал, оставил лакуны. Прямо как таблица Менделеева. Хотя все знаки «полетели»... То есть, как их толкует Бартель. Что ж... Такова жизнь исследователя. И я была в плену собственных песнопений, в плену звезд. Читаю знаки — звезды, ящерицы, рыбы, чего там только нету. Читаю. Батеньки! да тут песнопения! тут что-то от Зодиака! «Земля и небо яркое, ящерица блестящая, земля блестящая, ящерица белая, блестящая, опоры неба...» Ага! Речь в тексте идет о земле и о космическом объекте — Млечном Пути, который полинезийские народы представляли себе в виде чудовища, акулы, яшерицы. Какие куски, какие песнопения получались!

— И что же?

— А то, что все это очень быстро вылетело! Как только я дошла до последнего знака, наконец-то докумекала, что к каждому знаку надо подходить с величайшей осторожностью, потому что там никакие не рыбы, не черепахи, не ящерицы Всю предыдущую работу я зачеркнула.

— Что же там было «не так»?

— Да там все на самом деле было не так! Просто я была в плену наших

Вокруг острова Пасхи — необъятные просторы неба и океана. Петроглифы Оронго, каменные исполины — сколько еще тайн хранит этот клочок земли в Тихом океане...

предположений, разговоров, догадок. Но это, видимо, необходимо было пройти. Это как в живописи — художник, который копирует действительность,— еще не художник. Вот когда он отходит от прямого копирования, вносит себя, всего, свое понимание жизни, мира — это уже живопись. И чем дальше он отойдет от объекта, чем больше внесет себя — тем интереснее и нужнее его работа... Я не скажу, что Филонов или Пикассо меня очень увлекаю! . но это их видение мира, это их особый взгляд. Это особенность человечества.

— И вот этот взгляд на живопись, на творчество помог вам?

— Известную параллель можно провести. Ведь Малевич своими квадратами хотел передать что-то, выразить, не просто передать геометрическую форму. Но что? Это ребус. И чтобы его разгадать, надо иметь особый взгляд, особое чувство. Интуицию. И кохау ронгоронго — это ребус-ное письмо. За знаком стоит нечто. Но что? Вот тридцать лет я и потратила на это «что?»

— Вот теперь мы и подошли к самим текстам. Что же написано на этих таинственных ронгоронго?

— А я вам почитаю...

Ирина Константиновна взяла со стола фотокопию дощечки ронгоронго, но тут, как по мановению волшебной палочки, дверь отворилась и вошел хранитель музея со свертком в руках. Он осторожно положил его на стол и развернул бумагу. Передо мной лежал кусок дерева, похожий на лопатку весла. Темное дерево торомиро отливало красноватым, золотистым блеском. Как же искусно были вырезаны на дереве эти знаки! Загадочный серпантин, по которому шествовали птицечелове-ки, рыбы, ящерицы...

— Охо тонга-тонга ухи моа мау кау пу-пу мау ухи ухи мое ко хау ранги ко хау токи ухи ука кау хака-хату...

Взял собрал ямс взял клубни пучок взял ямс ямс вождь тростник вождь

66

ВОКРУГ СВЕТА