Юный Натуралист 1971-03, страница 31

32

миролюбиво. С утра сильно припекало, и он нежился в своей личной купальне — лесном бочажке, наполненном жидким торфянистым месивом. Хорошая купальня, настоящая ванна, в ней так приятно подремать, а потом, вылезши, потереться боками о стволы сосен. При этом похрюкать и покряхтеть: ведь он был пожилым зверем — лет девяти от роду.

Ближе к вечеру кабан отправился на жировку, отправился раньше обычного: хотелось успеть до наступления темноты перекопать один участок на опушке, где, как он чуял, готово было лакомство — дождевые черви. Сильная влажность воздуха, предвестница грозы, подсказала ему, что черви копошатся у поверхности и работы будет немного. Ветра совсем не чувствовалось, и поэтому никакого смысла не было искать подветренную сторону, чтобы приблизиться к нужному месту. Кабан бежал напрямик и, лишь оказавшись на опушке, разглядел медведя.

Медведь ел подсвинка, павшего от неизвестной болезни дней пять назад. Сороки сидели на березе поодаль и с понятным вниманием следили, как исчезали в мохнатой пасти куски мяса. Они заметили кабана до неприличия поздно, и тем нелепей и неожиданней раздался их предупреждающий тарарам. В нем они выразили испуг, досаду, которую до этого хранили про себя, и главное — радость от представившейся возможности угодить хозяину.

Медведь зарычал, поднимаясь на задние лапы, а затем сделал вид, что хочет броситься на кабана. Но тот стоял перед ним и не отступал (он именно тут собирался рыть своих червей). Его желтеющие клыки мелко-мелко дрожали — угрожающий жест, показывающий, что он их точит о другие клыки, небольшие, которые растут из верхней челюсти. Медведь вяло двинулся в атаку. Вместо того чтобы прямо броситься на врага, забирал все левей и левей.

Как только медведь обогнул кабана, секач двинулся с места. Он тоже затрусил влево, пробежал мимо падали и, сделав крюк, ступил на след медведя. Оба зверя оказались бегущими по кругу, и было неясно, кто кого преследует.

Поглядев немного на эту карусель, сороки сделали правильный вывод и ринулись вниз на беспризорную добычу. Они клевали с торопливостью и в мгновение ока перессорились так, что полетели перья. Медведь не вынес такого безобразия и сошел с круга.

Кабан преисполнился гордости. Как-никак это ведь была победа. И он углубился в лес по тропе, неоднократно им хоженной.

На толстой ветке дуба вот уже двенадцать часов не слезая лежала, распластав

шись, рысь. Кабану она была знакома. Их встреча произошла уже давно, когда он еще бегал в полосатом наряде. Помнится, копались они под таким же дубом всем семейством, как вдруг мать испуганно захрюкала. Поросята с визгом бросились врассыпную и в мгновение ока затаились кто в кустах, кто в зарослях папоротника. Полосатая окраска делала их незаметными. Но один из малышей не успел спрятаться и тут же оказался в когтях у рыси. И все это происходило в каком-нибудь метре от нашего героя. Он не мог стронуться с места, не смел даже дышать.

Теперь рысь постарела, поседела. Голод мучил ее весь день, и она была готова броситься на первого, кто покажется на тропе.

Ничего не подозревая, кабан трусил по тропе. Ветра не было, и запах неподвижного хищника струился поверху — секач не мог его учуять. Вот он уже под деревом...

Рысь напряглась. На мгновение ее ослепило солнце. Горящими глазами смотрела она вслед секачу — стопятидесятикилограм-мовому зверю — и еще плотнее прижималась к ветке. Кончик ее короткого хвоста вздрагивал. Но рысь не прыгнула, не ушла с дерева. Знала, бестия, что кабан на жировку отправился, что возвращаться он будет по той же самой дороге. И, насытившись, станет не таким осторожным.

Секач вышел на обширное кукурузное поле. Морща пятачок, он долго и тщательно принюхивался. Ветерок принес запах далекой деревни, слишком слабый, чтобы его опасаться. А больше всего пахло кукурузой — вот тут рядом. Кабан ринулся, хмелея от ее запаха. Высокие стебли под-мялись, он нащупал рылом упакованный в зелень початок и уже ничего не слышал, и не видел, а ел, ел, беспрерывно вертя хвостом. В эту минуту волки, человек — кто угодно! — могли подойти к нему чуть не вплотную. К счастью, никто не появился на отдаленном краю поля, и кабан, наевшись, принялся рыть — земля была мягкая.

...Он возвращался, когда задержавшаяся гроза уже уронила первые капли. Рысь они заставили чуть встряхнуться — и только.

Дождь уже шумел, и кабан не слышал прыжка. Он ощутил беду, когда его тела коснулись когти. Кабан помчался что есть силы, но цепкому наезднику это было нипочем. Рысь тянулась к его голове.

Борьба была бы решена, если бы кабан продолжал бежать по тропе: рано или поздно хищница добралась бы до его головы. Но он свернул и с силой снаряда нырнул под поваленное дерево. Раздался глухой удар: рысь была оглушена.

Нельзя сказать, что после этой встречи характер нашего героя улучшился. Раны