Юный Натуралист 1971-06, страница 24

22

спросил Коля. — В чем же мы будем зайцев и куропаток варить?

— Зачем нам котелок? — сказа.} дед.— В лесу ведь костер разжигать строго воспрещается...

Дедушка воткнул в дверную ручку длинную палку — на замок дом он никогда не запирал — и, взглянув на Колю, сказал:

— Ну, с богом!

В самый последний момент Коля вспомнил про Лешку и, вернувшись от калитки, выташил его из домика и положил в корзинку. Лешка поерзал немного в корзинке, потыкался черным острым носом в углы и быстро успокоился.

Наверное, приятно было ему в корзинке. Сидит, как в гамаке, покачивается.

Красив лес осенью. Особенно издали. Весной и летом он весь в буйной зелени, не сразу отличишь одно дерево от другого, а осенью каждое дерево заявляет о себе в отдельности. Вот стоит рябина. Осенью ее любой узнает: высокая, тонкая, листья рыжеватые с голубизной, и красные шапочки полны сморщенных ягод. Летом пройдешь мимо осины и внимания не обратишь, а теперь она выделяется среди всех. Листья ярко-красные, а ствол голубой с зеленым. Березы стоят желтые, налетит ветер, и листья залопочут, замельтешат, будто они побежали куда-то наперегонки. Один-два листа вдруг оборвутся и взлетят в небо выше дерева. Дуб стоит наполовину зеленый, наполовину коричневый. Если долго стоять под дубом, то услышишь, как сверху падают желуди. Они похожи на майских жуков и так же долго шуршат в листве, пока доберутся до земли.

Коля шагает след в след за дедом. Ноги утопают во мху, зарываются в опавших листьях. Дед в стоптанных сапогах и неизменной железнодорожной фуражке. Он снимает ее только тогда, когда за стол садится. Под фуражкой у деда колючие седые пучки волос, которые всегда стоят торчком. Шея загорелая до черноты и вся в больших и маленьких морщинах. Одна нога деда ступает прямо, а другая немного вбок. И хотя дед косолапит, шагов его не слышно. У Коли то и дело стреляют под ногами сучки, похрустывают желтые листья. Иногда совсем рядом с треском и хлопаньем взлетают птицы. Коля даже не успевает рассмотреть: птицы тут же исчезают среди ветвей.

В корзине, почуяв лес, завозился Лешка. Развернулся, выставив черную усатую мордочку с круглыми глазами. Там, где кончаются острые иголки, начинается мягкая светлая шерсть. Если пальцем провести по этой шерстке, Лешка сразу свернется в клубок.

Коля поднес к самому лицу корзинку и провел пальцем По шерстке, но Лешка не

свернулся в клубок: он задрал мордочку и заглянул в глаза. И глаза у ежика грустные-грустные.

— Дедушка, — спросил Коля, — почему ежик так грустно смотрит?

— На волю просится.

— Разве ему плохо жилось в таком замечательном домике, который ми с тобой сделали?

— Зачем ему домик? Ты глянь вокруг... Лес без конца и края. Это и есть его дом. Захочет еж — побежит на север, захочет — на твой юг. Отними у зверя лес, волю, и он затоскует и умрет. Так же и птицы без неба жить не могут. Для всякой лесной животины дороже всего на свете воля.

Коля помолчал, раздумывая над дедушкиными словами, а потом остановился и осмотрелся.

— Это все и есть воля?

— Воля вольная, — подтвердил дед.

Он тоже остановился и заглянул под большую корягу, которая широко распахнула руки-сучья, будто собралась обнять. Под корягой, свесив набекрень коричневую шляпу, стоял большой белый гриб. Дед толкнул его ногой, и червивый гриб осел и развалился.

— Лешка так смешно топал ночью, когда я взял его в комнату, — сказал Коля.— Будто бегал по открытому пианино: там, пам, бам, бом!

Коля снова заглянул в корзинку: ежик угрюмо лежал на дне и больше не высовывал из-под иголок свою потешную мордочку. Рассердился Лешка на своего маленького хозяина: зачем он отобрал у него волю вольную? Зачем ежику домик, когда весь этот огромный лес — его дом родной...

Коля опрокинул корзинку, и ежик выкатился на травянистый бугор. Секунду лежал неподвижно, затем распрямился, поводил носом туда-сюда и, хрюкнув, побежал к маленьким елкам.

Коля сделал несколько шагов вслед за ним, потом остановился. Ежик, огибая стволы, катился по лесу.

— Почуял волю вольную... — сказал Коля, провожая взглядом своего Лешку.

Добравшись до опушки, Лешка нырнул в папоротник. Еще некоторое время то тут, то там вздрагивали проржавевшие по краям листья папоротника, а потом все затихло, успокоилось.

— Прощай, Лешка, — с грустью сказал Коля. — Ласточки улетели, теперь ты...

Чем дальше в лес, тем гуще он и сумрачнее. Вот уже неба почти не видать, а ноги стали утопать в мягком зеленом мху. Будто не по лесу идешь, а по перине. И птицы куда-то исчезли. Сначала только и слышны были их голоса, а теперь тихо. Разве что над головой сухая ветка сама по себе