Юный Натуралист 1971-10, страница 21

19

На острове Славка снимает с себя мокрую одежду, расстилает на траве посушить, а я собираю «стол».

Остров небольшой, голый, только оброс по краям камышом. Года два назад тут поднялся было тополек, видно кем-то посаженный, но следующим летом его не стало: кто-то срубил. Оставшийся пенек веснами обрастает гибкими широколистными побегами, но им тоже не дают подняться: срезают кому не лень.

Славка щупает босой ногой острый пенек, спрашивает:

— Что это, деревцо срублено, что ли?

— Как видишь, срублено. Тополек был.

— Да что вы! — удивляется парень. — Как же у человека рука поднялась срубить?

— А вот уж поднялась, — говорю я. — Садись к столу.

Славка стоит над пеньком, потом садится на плащ-палатку, говорит:

— А знаете, какая красота, если б вырос?.. Тут и холодок и... вообще.

Завтракаем не спеша. Из разговоров кое-что узнаю о пареньке. Мать — портниха в горбыткомбинате, отец — механик. Работает в «Сельхозтехнике». Славка тоже с отцом. Недавно сдал на второй разряд токаря по металлу. В этом году закончил «вечерку», теперь мечтает поработать с геологами, только не знает, как к ним попасть.

— Чего ж не стрелял селезня? — спрашиваю.

— Какого?

— Ну, что перед тобой садился. Дремал, что ли?

Славка с преувеличенным старанием присаливает разрезанный огурец, улыбается:

— Кизиловку дразнил.

— Как дразнил?

— Ну, она села передо мной на камышинку и рассматривает меня то одним глазом, то другим, а сама: Цик! цик-цик! Я показал ей язык. Она вытянула шейку и смотрит на меня, как на чудака. Смешная такая. А когда глянул одним глазом из засиды, а с воды крыжак снимается.

— Ну и растерялся?

— Да нет, — опять смущенно улыбается Славка. — Боялся кизиловку спугнуть.

Этот «чудак» начинал мне нравиться.

Знойно. Вода в заливе неподвижна, точно лежит под тонкой коркой первого льда. Над заливом мельтешат писклявые крачки и все припадают к воде, точно целуются со своим отражением. На отмели, под большой темно-зеленой кулигой чакана, стоят белые цапли. Их штук двенадцать. На зеленом фоне они кажутся празднично белыми, стройными, . словно девушки-хо-ристки в белых платьях на сцене. Шеи вытянуты. Славка медленно жует и не сводит с них прищуренных глаз.

— Чего они выстроились? — спрашивает. — Рыбалят, что ли?

Я тоже любуюсь цаплями. Вот одна, крайняя справа, расставив коромыслом пышные крылья, делает подружкам смешной поклон: куцый пучок хвоста взлетает кверху, а вытянутая шея и длинный нос почти касаются воды. Потом, помахивая крыльями и грациозно покачивая головой, идет приплясывать: полуоборот влево, полуоборот вправо, затем подскочит высоко, обернется на полный круг и снова поклон в одну сторону, поклон в другую. Шея змеей извивается, голова покачивается, точно тяжелый стручок на тонком стебле. А сама все движется, вприпрыжку, пританцовывает.

Потом складывает крылья, вытягивает вперед шею, отчего делается длинной и острой, бегом возвращается на место. Тотчас другая, распустив коромыслом крылья, выбегает вприпрыжку на середину, и все начинается сызнова: тот же смешной поклон, те же ужимки и прыжки, то же покачивание головой.

Славка совсем перестал жевать, не сводит удивленных глаз с цапель, спрашивает, пораженный:

— Так они танцуют, да?.. Вы полюбуйтесь, ведь танцуют!

— Выходит, что так,—говорю и тоже смотрю на «балерин». Такое-то увидишь не часто.

Славка молчит, потом пожимает плечами:

— Удивительно! Цапли танцуют! Сказал бы кто, ни за что не поверил бы.

— Почему не поверил бы? — спрашиваю. — Журавли тоже танцуют, и некоторые кулики, например ходулочники.

Он с сомнением смотрит на меня, говорит:

— Так, значит, «Танец маленьких лебедей» не выдумка композитора... Странно даже: балет на воде!

С его смугловатого лица не сходит тихая раздумчивая улыбка. Мне кажется, что он и уснет сегодня с этой улыбкой, и у станка завтра будет стоять с ней же. И если ему захочется рассказать кому-то об увиденном и перечувствованном, то расскажет не первому подвернувшемуся под руку, а самому близкому, как самое сокровенное. Такое не всякому можно поведать, да и не всякий тебя поймет.

...В полдень мы трогаемся в обратный путь.

Г. ГАСЕНКО