Юный Натуралист 1973-04, страница 45

54

гадкий утенок

Холодная, кристально чистая и приятная на вкус вода в горных реках. Путешествуя по отрогам горных хребтов, на самом солнцепеке, нет лучшего наслаждения добраться до такой речки и, наклонив лицо к воде, пить, впитывать в себя студеную, живительную влагу. Истомленное зноем тело воскресает, набирается сил, и путник снова готов идти хоть на край света.

Однажды, завершив очередной маршрут по реке Хру, что стекает с хребта Сихотэ-Алинь, мы возвращались домой. Наша мотоладья, подгоняемая быстрым течением, шла ходко. Как в калейдоскопе, мелькали виды один другого краше. Рощи, луга, окаймленные тальником, скалистые прижимы.

На излучине реки, у одного из высочайших прижимов, фарватер проходил у самой скалы. До камней рукой подать. И вдруг откуда-то из-под нависших плит метнулась небольшая кургузая уточка, плюхнулась в воду и исчезла. Это была каменушка. Житель горных рек.

Заглушив мотор, мы ткнулись в берег и, держась за нависшие ветви кустов, взяли под осмотр каменистый обрыв. Поиски были недолги. В нише под камнями оказалось скрытое кустиком таволги гнездо. В устланной сухими былинками и пухом ямке лежало восемь зеленовато-белых, насиженных до глянца яиц.

Не нарушая симметрии в их расположении, мы взяли одно. Надо было принести его в жертву науке — снять промеры и описать. Опущенное в теплую воду, яйцо немедленно всплывало тупым концом вверх. Значит, сильно насижено.

Дома, по окончании всех процедур, мы подложили экспериментальное яйцо под на

седку. Так, на всякий случай. Курица как раз сидела на утиных яйцах и вот-вот должна была вывести. Каково же было наше изумление, когда на другой день первым проклюнулся наш найденыш. А за ним появились и все остальные желтовато-бурые пуховички. Только дикарь был ростом поменьше и несколько темнее своих собратьев, домашних утят. Да резко выделялись белые пятна у глаз.

Откровенно говоря, никто не знал, удастся ли его выходить. Многим приходилось выводить диких утят — крякву, чирков и других. Но ведь это были обычные, речные утки, близкая родня нашим домашним. К корму они все неприхотливы, и уход за ними не представляет трудностей. А тут нырковая утка, да еще с горной реки. Опыта в содержании таких водоплавающих у нас не было.

Но наш приемыш с первых же дней принял предложенный ему рацион. Он жадно глотал и кашу, и хлеб, и мятую картошку с зеленью, которую давали утятам. Только с земли брать пищу не любил. Все ему подавай в воде. Но, когда в тазик с водой пустили мальков и насыпали ракушек, утенок оказался наверху блаженства. Он очень легко и быстро управился с рыбкой и поглотал ракушки. Это оказалось его основной пищей. Пришлось мобилизовать для ловли рыбы и сбора моллюсков окрестных мальчишек.

В конце лета, когда утята стали оперяться, мы подрезали крылья нашему питомцу. Чтобы не улетел. Но потом пожалели. К осени он стал задумчивым и, скосив глаза, все посматривал на небо. По ночам беспокоился. Видно, тянуло податься в теплые края, к морю. Но подрезанные крылья не давали возможности взлететь.

Так и остался найденыш зимовать вместе с домашними утятами в сарае. Ел он все исправно, но воды ему вечно не хватало. Только нальют в тазик, как он бесцеремонно отгонит всех уток, плюхнется туда — и давай барахтаться. Всю и выплескает. А глупые утки жмутся по углам. Пришлось поставить ему широкое корыто. То-то было раздолье.

Так и перезимовал гадкий утенок. К весне, ну точно в сказке, он надел свой брачный расписной наряд и превратился в красавца селезня.

В апреле мы отнесли нашего питомца в лес и пустили в речку. Он сразу же нырнул, снова показался и, помахивая крыльями, надсадно, как ошалелый, по-своему заорал: «Кеаг, кеаг!..» Властное желание и гордое нетерпение слышалось в этом влекущем крике. Потом хрипло расхохотался: «Хе, хе-хе-хе-хе!» Поднялся в воздух и, цепляясь брюхом за воду, помчался. И скрылся за поворотом

В. ЯХОНТОВ

55

КРОША

Летом я отдыхала на одном из островов Днепра. Мы привезли с собой молодого галчонка с подбитым крылом. Звали его Кроша. Мы лечили галчонка, промывали рану, смазывали ее зеленкой. Мы все полюбили Крошу, и он привык к нам.

В жаркие солнечные дни Кроша очень любил купаться. Поставим миску с водой, а он заберется туда и так начнет плескаться, что всю воду оттуда выльет. Иногда он забирался в ведро с питьевой водой, но мы никогда на него не сердились. Кроша очень любил блестящие вещи. Рано утром, когда все спали, он залезал в палатку и начинал хозяйничать. Мы просыпались и по всей палатке собирали лезвия, часы, чайные ложки. Вскоре у Кроши крыло поджило, и он начал летать. Он улетал на весь день в лес, а когда хотел есть, то возвращался.

После каникул я привез Крошу домой. Он улетел гулять, но вечером вернулся. На следующий день я видел его с несколькими галками,

и больше Кроша у нас никогда не появлялся.

* ³ oner КАМЫШИН

г. Кременчуг

В НАШЕМ ЛЕСУ

Очень хорошо в эту весеннюю пору в лесу! Небо стало голубое-голубое, и, как прозрачные льдинки, по нему плывут легкие и пушистые облака. Яркие солнечные лучи одолевают белые шапки сугробов. Сугробы сердятся, оседают и покрываются мелкими капельками пота. На поляне, на самом солнцепеке, уже показалась маленькая травка, она еще маленькая, но сочно-зеленого цвета. Тени под деревьями уже не холодно-синие, а немного лиловые.

В лесу тихо. Но тут эту необыкновенную тишину прорезала четкая мелкая барабанная дробь, ее выстукивал большой пестрый дятел. На его вертлявой головке была кокетливо надета красная шапочка.

А в светлую березовую рощу уже прилетели грачи. Эти большие, черные, с белыми носами птицы подняли в роще такой шум, что его слышно даже далеко в лесу. Многие грачи слетели с деревьев и важно вышагивают под ними, ищут маленькие веточки, прутики, чтобы поправить старые гнезда.

Где-то далеко-далеко, как серебряный колокольчик, звенит нежный голосок большой синицы. Ее песенка на зимнюю уже непохожа. Сидя на суку старой березы, синица выводит замысловатые трели своей новой весенней песенки.

В нашем лесу весна. ___

¹ Галя НИКОНОВА

Москва