Юный Натуралист 1973-10, страница 3

зерно, мастеров великого хлебного цеха страны.

Будь то малахитовый ковер озими, нежной, чистой, только вышедшей из-под снега, или четкие ряды вновь засеянного поля, или золотые волны готового к жатве хлеба, крутые, перекатные, с заливистой трелью жаворонка под высокими облаками — везде незримо присутствует он, хлебороб. И конечно, в неповторимой страдной поре уборки! Вот уж где, будто в фокусе, собирается воедино все, что копил, к чему готовил себя земледелец. Дни без отдыха, ночи без сна, неукротимый порыв, завидная страстность в работе. Иначе быть не может, когда прозвучат вдруг хлесткие, словно сигнал тревоги, слова: «Хлеб пошел!» И как радостно станет тебе, если самому доведется ощутить этот пЬрыв, стать участником последнего в году сражения за большой хлеб.

Мы убирали «безостую-1» на самом дальнем поле. Жатки врезались в плотный пшеничный заслон, оставляя позади ровные рядки валков. Золотыми овалами опоясывали они поле, с каждым часом сужая золотой разлив. Сначала казалось, что нет конца-края этому светло-желтому морю, но шли и шли машины, и на наших глазах неукротимое море вскоре превратилось в кроткий залив, а потом в маленькое озерцо, готовое вот-вот иссякнуть совсем.

Какая это была работа!

Плечи наливались крутой тяжестью, сквозь защитные очки лезли в глаза колючие чешуйки пшеницы, но не существовало на свете в тот момент лучшей музыки, чем монотонные переборы жаток.

Работали в одну смену, и, когда наползали серые крылья сумерек и разом стихало все вокруг, шли мы, с трудом разгибая набрякшие усталостью спины, к дороге, где стояла на телеге бочка с водой. Наскоро смыв с разгоряченного тела пыль и пот, прихватив немудреный ужин, возвращались обратно.

По распоряжению председателя колхоза нам возили хлеб, испеченный из муки нового урожая. Никогда раньше не ел я такого хлеба! В нем смешались запахи спорых дождей и рассветных туманов, терпкий аромат прокаленных зноем полей и горячего солнца, словом, всего, что напитало, напоило хлебородную ниву за долгое время от сева до жатвы.

Поужинав, стелили мы телогрейки и, бросив под головы отощавшие рюкзаки,

валились на стерню рядом с пшеничным клином. И долго не могла убаюкать нас своим разговором золотая нива.

Тогда-то и входили в эти тревожные ночи яркие картины моего детства.

Предутренний час в избе. Бабушка стряпает у печки, стараясь не греметь ухватами. Шипит, булькает в чугунах варево, потрескивают смолистые жаркие дрова. В этом нет ничего особенного, такое происходит каждое утро. Но сегодня день необычный, день выпечки хлебов. С нетерпением ждем мы, когда прогорят поленья и появится на столе высокая квашня. Нам ее не видно, но по стуку и поскрипыванию стола сразу угадываем мы: наступил этот волшебный миг.

Раздвинув в стороны тлеющие угли, чтобы хватило жару, освобождает бабушка место для хлеба. Потом под печи присыпает мукой и ставит круглое формовое тесто. Приятный дух проникает из кухни в переднюю, и тут уж не усидишь, потихоньку проберешься туда, чтобы не упустить тот момент, когда появится из печи, словно осколок солнца, первый хлебец.

Нет, с утра ничего не перепадало нам. Только в обед, когда возвращался с поля хозяин и разогретые чугуны дышали паром на краю стола, подавался свежий хлеб. Дед брал его в руки, прикладывал к груди, словно к сердцу, и размашистым движением ножа на себя нарезал толстые широкие ломти. Прежде чем взять ложку, он смахивал в горсть с кипенно-белого стола хлебные крошки и, причмокивая, жевал их, повторяя: «Пригож, пригож вышел хлеб!» Не голодное то было время, много пшеницы выдавали в колхозе на трудодень. Но хлеб для земледельца всегда оставался хлебом.

А сейчас, когда слушал я ночные звуки и засекал в небе белые черточки падучих звезд, невольно представлял себе истинного хлебороба. Так и входил он в сознание былинным богатырем с добрым взглядом, с натруженными руками в крепких жгутах мышц. Он заслонял собой все, вырастал до невероятных размеров и шел, властно шел сквозь бескрайние просторы полей.

То разминал в горсти вспаханную землю, то разбрасывал из бездонных карманов семена, то устремлялся куда-то через могучие волны пшеницы — и там, где пролегал его путь, вставали бронзовые горы зерна.

Очень зримо представлял я, как, управившись с жатвой, бережно берет он испеченный каравай, аккуратно отламывает

Научно-популярный журнал ЦК ВЛКСМ и Центрального Совета Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина Журнал основан в 1928 году

кусочек, пробуя на вкус, а потом медленно, щепотку за щепоткой ест свой выстраданный хлеб.

Конечно, то был символ, простой и бесхитростный, и я понимал это. Но именно такую картину с завидным постоянством рисовало воображение. Да и сам хлеб вдруг начинал сверкать новыми гранями, наводя на другие размышления.

Где-то за горизонтом бродили, сталкиваясь, тучи. Все собиралась, но не решалась прогреметь гроза. Зарницы светили ярче костра. Их ослепительные всплески казались отблесками далеких прожекторов. Словно не в мирное время убирал я хлеб, а в те давние грозные дни, когда вспышки орудийных выстрелов напрочь затмили отблеск зарниц.

И виделись мне завьюженные улицы блокадного Ленинграда, израненного, голодного, но переборовшего врага. Пересилившего и голод, и жестокую студь, и беспрерывные артналеты озверевших фашистов.

Пайка хлеба! До чего же мала она была тогда, в ту суровую пору! По нынешним понятиям ее едва бы хватило на завтрак. И разве есть мера, которой можно измерить героизм ленинградских ученых, бережно хранивших знаменитую коллекцию семян ВИРА! Не было цены той коллекции. Люди, имевшие, по сути, хлеб, недоедая, еле волоча от истощения ноги, берегли его, стоически перенося все невзгоды. Твердо верили они в светлый День Победы, знали, как пригодятся потом, после войны, драгоценные семена. Так оно и вышло на деле.

Мы убирали «безостую-1». Как знать, появилась бы она на полях, если бы не мужество ленинградских ученых!

Давно известно — золотая нива начинается с семян. И чем лучше, крепче сорт, тем полновеснее хлебный каравай страны. И разве не чародеи селекционеры страны!

Нелегко создать новый сорт. Непросто угадать в первых робких колосьях основу будущих богатых урожаев.

Что ждет впереди? Удастся или не удастся поиск?

Ежедневно выходит к опытному полю человек. Ждет, пробует, экспериментирует. И жизнь его — постоянный, всепоглощающий труд испытателя. Трудно, порой ликуя, порой отчаиваясь, продвигается он к намеченной цели, отбрасывая сомнения, веря в успех. Это тоже подвиг! Во имя науки, во имя людей, во имя богатства страны!

Так были созданы и «безостая-I», и «Аврора», и «Кавказ». Этими сортами мы по праву гордимся, ими занято сегодня почти три четверти всех посевов пшеницы. Заслуженную славу снискали они и за рубежами нашей Отчизны. Венгрия, ГДР,

Польша, Чехословакия, Болгария, Турция, Дания, ФРГ... Можно продолжать и продолжать этот перечень, слова которого — координаты мест, где разлились из наших семян светло-желтые моря пшеницы.

Вот что виделось мне тогда, в резких отсветах июльских зарниц.

Жатва подходила к концу. Последние машины ушли на элеватор. Тракторы, словно утюги, бороздили поля, поднимая зябь, и они сиротливо опустели, ощетинившись навстречу осенним ветрам острыми колючками стерни. Снова приехал я в колхоз, когда в домах поселка чувствовалось приближение праздника. Как и положено, этот светлый праздник урожая отзвучал широко и раздольно песнями и плясками, отсверкал улыбками, пронесся по земле радостным гимном труду.

Что-то строго торжественное было в параде машин, которые вели мимо клуба трактористы в белых отутюженных рубашках. И в возбужденном гуле зала, вот-вот готового взорваться неуемным восторгом, присутствовала та же торжественность, идущая от гордости за успешно оконченное дело.

Один за одним поднимались на сцену механизаторы. Смущаясь, брали из рук председателя грамоты за ударный труд: разве я только — все старались, мол.

И, будто угадывая их мысли, сделал председатель едва приметный жест рукой кому-то за сценой — и тогда вынесли огромный каравай с солонкой наверху.

Надо было видеть, как невольно приподнялись все в зале, надо было слышать эту внезапную тишину, чтобы почувствовать: вот то, самое главное, чему отдано столько сил. Каждый сразу стал причастным к нынешним успехам и с нетерпением ждал, когда придет к нему эта «хлеб-соль». Бережно передавали люди хлеб из рук в руки, и плыл, плыл каравай по залу, объединяя всех в великое славное племя хлеборобов.

Вот когда изменился тот изначальный символ. Не былинные богатыри, а простые, возбужденные, прячущие за тихими улыбками свою радость люди — они-то и были настоящими хозяевами золотой нивы. И в шум этого праздничного торжества врывался постоянно гул машин, без которых немыслим образ хлебороба. Таково веление времени, так далеко шагнул сегодня земледелец.

Да, по праву называют хлеб главным продуктом, по праву в чести у нас добрая и благородная профессия хлебороба. И всегда нужно помнить об этом. Помнить и бережно относиться к золоту самой высокой пробы — весомому золоту хлеба.

В. Кулагин