Юный Натуралист 1973-11, страница 14

20

лутораметровый еловый пень. Кора на нем давно обвалилась. Серый витой ствол источили жуки-древоточцы. Но этот смолистый обломок когда-то могучего дерева, казалось, не брало само время. Омытая дождями и иссеченная зимними буранами древесина сверкала на солнце серебристым блеском отменной стали.

По всей полянке сплошным ковром кустится брусничник. И в урожайный год ягод здесь было столько, что мне хватало наполнить корзинку. Но самые крупные гроздья зрели вокруг пня. Видно, укрытые мхом корневища хранили влагу. И даже в самый засушливый год старый пень украшался к осени ярким ожерельем пунцовой брусники.

Прошлое лето выдалось на редкость сухим. Ягод в окрестных лесах было мало, а выбраться на Пет-ручей как-то не удавалось. Лишь в конце сентября я выкроил время, чтобы наведаться в свой лесной заказник.

Когда автобус, с которого я сошел, поворчав, будто был недоволен, что я не поехал дальше, скрылся за поворотом и затих, я спустился к ручью и зашагал берегом.

В тенистых зарослях было свежо. Сверкали сиреневым переливом на солнце паутинки. Молодые синицы тарахтели еще неокрепшими голосами.

Мне надо было прошагать до заветной полянки еще полкилометра, как вдруг на илистом берегу омутка я увидел широкий медвежий след. Он был настолько свеж, что я невольно начал вслушиваться, не трещит ли валежник впереди меня. Но вокруг по-прежнему суетились синицы.

Пройдя еще немного, я нашел развороченный ствол трухлявой осины. «Значит, хозяин побывал здесь часом раньше, —-мелькнула мысль, — над такой валежиной потрудиться — время надо».

Потом я нашел сорванную медвежьей лапой кочку, сдвинутый камень. Видно, Топтыгин справлял свою работу деловито и неторопливо. Но удивило меня другое: медведь шел моим путем — прямехонько к брусничной полянке.

Я пошел как можно тише. Думаю, если он моей брусникой лакомится, сгоню. Ведь как-никак, а я отыскал ее.

Еловый пень я увидел издали. Выйдя на край полянки, стал приглядываться к кочкарнику. Ну так оно и есть, побывал уже здесь Топтыга — на кустиках гроздья были уже объедены, лишь кое-где виднелись две-три ягодки.

И лишь мой пень был таким, каким я увидел его прошлой осенью. Крупные гроздья спелой ягоды обвили его серый ствол.

Я прислонил ружье, сбросил рюкзак и только начал доставать корзинку, как вдруг мочку уха пронзила острая боль. Я дернул головой и у самого лица увидел гудящую осу. И в ту же секунду надо мной закружился десяток ос, готовых жалить куда придется.

А от подножия пня летели новые осы. Я закрыл лицо рукавами куртки и отпрыгнул в сторону. Осы вились над пнем целым роем.

Превозмогая боль, я издали разглядываю пень и с ужасом обнаруживаю, что ружье и рюкзак остались возле него. Чтобы взять свои пожитки, придется снова пробиваться через этот гудящий полосатый рой. Не топтаться же мне вечность на почтительном расстоянии от своих вещей и разглядывать спелую бруснику, как лиса из басни зрелый виноград.

Была не была! Стягиваю с себя куртку, накрываю ею голову и руки, во всю прыть лечу к пню и хватаю оставленное добро. Краешком глаза на бегу замечаю, что у пня между корней содран мох и на бурой земле лежит разваленный надвое серый шар осиного гнезда.

Лишь под мохнатыми елями на берегу Пет-ручья, поливая из ладошки распухшее ухо, смог я спокойно обдумать все, что произошло. До меня медведь наведался на брусничную полянку. Объел ягоды вокруг, пока не добрался до пня. Тут он разворошил осиное гнездо, и осы прогнали его, не допустив до самых сочных ягод. Меня они, конечно, приняли за Топтыгина и дружно принялись отстаивать свой дом. Так за чужой разбой досталось мне.

Разобравшись в этой истории, я невольно улыбнулся: догадается ли хозяин леса сунуть изжаленный нос в холодные струи Пет-ручья?

В. Данилов

Набредешь возле клюквенного болота на невысокие заросли и поневоле залюбуешься розовым разливом цветов. Будто ранняя зорька упала вдруг на зеленый глянец листьев да так и осталась здесь, расцветив своими красками край начинающейся топи. Попробуй продерись до упруго проминающихся кочек, если

21

хлюпает уже под ногами вода, а с гладких, будто полированных листьев стекают и стекают холодные росяные капли. Налетит ветер, закивают своими кистями цветы, и побежит поверху зарослей розовая перекатная волна.

Горец змеиный. Не только возле болота встретится он, овальные его кисти украшают заливные луга, солнечные поляны и лесные опушки, принаряжая их в июньскую пору цветения в красочный розоватый убор.

За эти краски, видимо, и получил горец в народе название «раковая шейка». Но откуда появилось в его имени неожиданное словечко «змеиный»? Во многом, наверное, виновны тут корневища растения. Издавна заготавливали их опытные травники, а выкопанные, они затейливо изогнуты, будто извивающиеся змеи.

Начинают походы за целебным сырьем, когда лето перевалит середину, а завершают осенью, в октябре. В таких походах без лопаты и ножа не обойтись. Надо ведь не только выкопать корневище, но очистить его от тонких белесых корней и, конечно, обрезать стебель.

Прежде чем сушить сбор, каждое корневище разрезают-на куски — вот когда появляется на срезе характерный буровато-красный цвет. Если выдался погожий день, лучше сушить корневища на открытом воздухе, а в дождь - в проветриваемой комнате, на сквозняке.

Сухой корень совсем не пахнет, а попробуешь его на язык и сразу почувствуешь, что вяжет он, будто ягоды черемухи. И все из-за дубильных веществ, которыми щедро наградила природа горец.