Юный Натуралист 1974-02, страница 43

49

медведь-сидун

Кони по самое брюхо вязли в снегу. Гривы их дымились от пота. Мы бы давно вернулись домой, но охотоведу Павлу Михайловичу захотелось заехать в ключ Дикий. После охотничьего сезона, как это водится, мы провели учет белки и соболя, считая следы на берегах речки Дюрбы. Заехали в ключи и пади Кабаний, Унгур, Тысячный, Быстрый. А в Диком никто не охотился. Как бегали там собольки, так и бегают. Не тронуло их ни ружье, ни капкан.

— Вот поэтому я и хочу туда заехать,— сказал Павел Михайлович. — Соболей там теперь развелось, наверное, уйма. Хочу лучшего охотника послать туда на будущий год. Избушку надо посмотреть: сгнила, поди, вся.

Охотник Федор, наш проводник, заметил, что в Дикий никто не пойдет. Неуютное место, дорога — ноги поломаешь. Бурелом, кручи, теснины, каменья величиной- с дом. Или того хуже: наледь, которую не обойдешь, не объедешь.

Федор говорил правду: почти всю дорогу мы вели коней в поводу, карабкаясь по обледеневшим камням. А ровные места, как назло, были забиты сугробами. Ехали мы целый день, хотя от Дюрбы до вершины Дикого едва ли тридцать километров будет.

Вдруг конь Федора остановился, закаменел. Уши коня нервно двигались, подрагивали края ноздрей. Федор стегнул лошадь концами поводьев, но та, испуганно захрапев, прянула назад.

— Стоп, ребята! — остановил Федор. — Медведь там. Это точно! Мой Рыжка лучше всякой собаки чует — старый таежник!

— Вернемся, — сказал Павел Михайлович, — придется тебе, Федор, сушить унты возле костра. Утро вечера мудренее, как говорится.

Не хотелось нам ночевать под открытым небом, да что поделаешь? Нарубили мы сухостоин, выбрали под скалой место поуютнее и кое-как скоротали ночь возле костра. Никому из нас и в голову не пришло, что медведь, напугавший коней, так же вот сидит, прислонясь спиной к скале, сидит на куче хвороста — только что костра перед ним нет.

Утром Павел Михайлович и Федор оставили меня досматривать коней, а сами, взяв карабины, пошли вперед, искать медведя.

Вернулись они смущенные.

— Сидит! — сказал Федор. — Сел и сидит. Стрелять была охота, да Павел Михайлович не дал.

— Стрелять нельзя, — сказал охотовед. —

Редкий медведь. Я первый раз вижу такого. Слышал только, старики говорили: есть, мол, медведь-сидун. Большой, черный. Берлог не устраивает на зиму. Сядет возле скалы или дерева и всю зиму сидит спит.

— Ну, я-то перевидел и черных и бурых на своем веку, — сказал Федор, — а вот такую открытую берлогу первый раз тоже вижу.

Другим бы я не поверил: розыгрыш! Но Павел Михайлович и Федор — мужики серьезные. Зря не скажут! Да и для шуток время было не то: как теперь проехать в Дикий? Возвращаться, не выполнив своего замысла, охотовед не хотел, но и медведя нельзя тревожить: уйдет с насиженного места, станет шатуном, пропадет с голоду. Объехать спящего бедолагу? Но где объедешь, когда кругом такие теснины, отвесные бока сопок, скалы! Только один путь и был с Дюрбы в Дикий.

— Чтобы кони не фыркали и не дичились, — произнес Федор, — я набью им в ноздри листьев. Есть такая трава — черногрив. От нее на время нюх теряется.

Добыл он траву-черногрив где-то на вершине сопки, под снегом, сладил свое зелье возле костра. Через бумажные трубки Федор вдул в ноздри коней порошок, и мы снова двинулись в путь на вершину Дикого. Кони шли в поводу.

Над ключом висел дым — курилась наледь. Кричали кедровки, зловредные птицы. Они всегда вот так кричат, предупреждая об опасности изюбра, медведя, лося.

По снегу, размякшему от наледи, кони ступали бесшумно. Сквозь редкий пар я с опаской, почти со страхом, поглядывал на тот берег, на скалы, где спал медведь-сидун. Я вел трех коней, которых мы связали гуськом. Впереди шел Федор, замыкающим — Павел Михайлович. Карабины они держали наготове. Может, сидун уже проснулся от крика кедровок, и кто знает, что у него в голове?

Дым морозных испарений качался над валунами, овевал скалы и кедры. Обрыв сопки спихнул нас в самое русло ключа. Кони зашлепали по наледи, разбрызгивая ошметья желтого снега, забили копытами по оледеневшим камням.

Мы прошли с километр, и Павел Михайлович дал отбой: теперь не опасно. Казалось бы, надо радоваться, садиться в седло и ехать дальше, но мне стало вдруг грустно: будто я потерял что-то. Такое редкое чудо, медведь-сидун, и я его не увидел! Я стал просить Павла Михайловича показать мне место, где дрыхнет медведь-сидун, сводить меня туда.

Есть же на свете такие охотоведы! Федору он не дал выстрелить в медведя, а мне сейчас стал втолковывать что-то насчет нежной психики зверя и что ее нель

I