Юный Натуралист 1974-02, страница 44

50

зя, мол, травмировать лишний раз: мед ведь спит, а сквозь сон все слышит, волнуется.

Но я уговорил-таки Павла Михайловича! Федор остался стеречь коней, а мы шли опять через наледь, карабкались на скалы, ползли по снегу на край пропасти. Карабин, который Федор дал мне на случай опасности, цеплялся за кусты, и охотовед все время на меня шикал, слыша треск сучьев. Зачем мне надо было брать карабин, когда наверху мы были в полной безопасности? Утром отсюда же, с вершины пропасти, разглядывали спящего зверя мои спутники.

От ключа отходил закоулок, выбитый в С! алах, и медведь устроился в самом углу. Под навесом бурых диабазовых глыб темнело бесформенное пятно, я просто диву дался: какое чутье и какая интуиция помогли Павлу Михайловичу найти зверя в этом закоулке? Хотя ведь с ним был Федор, а от глаз Федора ничто не может укрыться в тайге. «Под елкой, среди зверья родился», — как сам о себе говорит Федор.

Павел Михайлович протянул мне бинокль, я не сразу разглядел зверя: низ загораживал валун да еще лиственница раскинула перед ним свои сучья. Наконец обрисовалась длинная треугольная голова, упавшая на грудь Казалось, что зверь окоченел, давно мертвый. Но куржак на лбу и ушах говорил о том, что медведь живой — дышит! Даже отсюда было видно: мех зверя совершенно черный, цвета сажи.

По следам я видел, что Павел Михайлович и Федор подходили ближе к медведю, но охотовед не разрешил мне идти туда. Мы вернулись к коням.

К вечеру добрались до избушки на вершине Дикого. Соболей здесь было много — под кедрами густо переплетались цепочки следов. Федор натопил каменку и, блаженствуя в тепле, сказал:

— Считается, что это монгольский медведь. Он будто бы приходит с гор Монголии. Но вот что забавно: они ведь не все на открытой земле спят зиму. Некоторые в берлоги залазят.

— Это скорее черный медведь, а не монгольский, — поправил Федора охотовед, снимая с каменки закипевший чайник. — Точнее, гибрид бурого с черным. Вот у них и перемешались привычки. Черный ведь тоже спит сидя.

Мы тогда не стали пытать судьбу второй раз — перевалили хребет и вернулись домой по льду Амалата, хотя это отняло у нас лишних два дня пути. Павлу Михайловичу не хотелось «травмировать психику» сидуна.

Н. Яньков

крабы в норках

Вдоль берега острова тянулась, защищенная от волн коралловым рифом отмель. Ее населяли крабы.

Как-то я выбрал время, пришел сюда, уселся на обломках шлюпки, выброшенной течением, и стал наблюдать.

Песок был изрыт тысячами норок. Каждая закрыта комочком песка — пробкой. Вот зашевелился комочек, приподнялся, открылась норка. Высунулся из нее краб. Одна клешня маленькая, вторая раз в пять больше. Вылез краб из норки по пояс, поднял над головой большую клешню — и ну семафорить! Вверх-вниз, вверх-вниз! Ходит взад-вперед фиолетовый флаг. Далеко его видно.

Сперва я даже не понял, кому семафорит краб. Потом заметил. Невдалеке еще одна норка, в ней второй краб, побольше. То ли норка ему узка, то ли место, где она вырыта, разонравилось — страшно хо-чется большому подойти к соседу. Только он вылезет, шаг сделает, навстречу флаг: «Не подходи, мол, занята норка, и земля вокруг нее занята. Подойдешь — буду драться!»

Потоптался, потоптался большой — и