Юный Натуралист 1975-05, страница 13

11

>'~^г<б1 ^еякий Р^аз' ^когД^а бываешь тут, хо-< JJ J чется воскликнуть: как же ты пре-1 О/ красен, древний и могучий лес. оулЛ} £_{ще нздалИ1} сразу за старинной башней Белая Вежа, давшей наименование заповедному лесу, хвойная синь его опушки как бы окликает вас броскостью своих очертаний, манит к себе. К пуще льнут окрестные перелески, поля, деревеньки. Она главенствует среди мягкой и скромной красы белорусской природы.

А уж в самом заповеднике поначалу голова кружится от лесного воздуха, от необъятности, щедрости пущи. Особенно хороши тут грани, разделяющие сутки, когда все вокруг видится заново, и пуща как бы излучает свои угасающие или оживающие краски, их переливы, оттенки. Это движение времени, жизни обдает тебя своим дыханием, и еще обостреннее чувствуется, становится дороже каждый ее миг.

Вот догорает вечерняя заря. Довольно быстро. Задержалась бы зорька еще немного со своим закатным блеском, золотниками паутины на ветвях, огнивом хвойных стволов и всплесками птичьего щебетанья!

Но роща сужает окрестную поляну, оставляя за ее гранью неразличимость. Кажется, теперь далеко-далеко приютившее тебя жилье. Едва просматриваются близкие контуры стволов, ветвей За ними все сливается в темную громаду. Верхняя кромка ее становится похожей на кружево, наложенное на чуть светящийся перламутр неба

Голоса ночного леса гасят появившееся было чувство его неуютности, настораживающей таинственности. И ты уже любуешься бархатной темнотой, далеким, еле видным свечением неба, еще глубже вдыхаешь запах смолистой коры и хвойных ветвей.

То, что смутно видится на земле, местами начинает обретать фантастические очертания. Высокая сосна кажется гигантской птицей, взъерошившей перья, расправившей крылья. Соседний куст становится похожим на косолапого с неестественной огромностью плеч. Кстати, косолапые в пуще не водятся

Напрягаю зрение, чтобы исчезло наваждение. В то же время мне не хочется, чтобы оно исчезало. И еще хочется: появился бы рядом сейчас мой знакомый, здешний старожил, егерь Сергей Степанович Власюк, немножко фантазер, немножко мечтатель, неутомимый рассказчик былей лесных. В самый раз их послушать.

Но где же Власюка тут встретишь? Его урочища и просеки совсем в другом краю пущи.

Сергею Степановичу за пятьдесят. Голос его моложав и богат интонациями. Как вышивальный узор на ткани леса, были при одной нашей встрече его мягкие слова:

Если бы все время длилось, скажем, утро или вечер, человек привык бы, перестал многое замечать, удивляться земной благодати. А без этого жить нельзя. Особенно в таких местах, как наши.

А что? Верно сказал. Вот тот же уголок леса после ночи, в яркой солнечной позолоте, в росистой свежести рассвета. И снова, словно впервые, видишь несказанное великолепие пущи, замечаешь все новые переливы ее красок, нескончаемость ее рисун ка, неповторимое своеобразие пейзажа

На своеобразие такое Власюк же обратил мое внимание:

— Здешний лес со всей страны скликали.

Это он о том, что Беловежская Пуща соединила в себе цвета многих отчих мест, дав приют их питомцам. Здесь замечаешь и тундровую березку-невеличку, и северную же белую пихту, и ветвистую бородавчатую березу коренных российских мест, и детище знойного юга — скальный дуб. Они .славно прижились, дают крепкое потомства Основная же краса леса — сосна и ель многих пород. Куда ни кинешь взгляд — хвойная синь, как малахит разных оттенков.

Всего до девятисот видов растений, десятки их древесные, составляют редкое в мире богатство Беловежской Пущи. Под небом милой, светлоокой Белоруссии, вслушиваясь в тихий или трепетный шелест ветвей разноплеменных деревьев, мысленно переносишься в их исконные места и живо ощущаешь могучую необъятность Родины, красоту и щедрость всей нашей земли.

О стойкости же здешней лесной красоты напоминают ее великаны-долгожители. Их в пуще более ста. Они гордо простирают громадные ветви над гибким подростом и взрослым потомством, над окрестными далями и веками истории. Ее живые свидетели на особом учете и попечении в пуще, неизменно вызывают общий интерес Не только своим долголетием, но и нынешним состоянием.

Сосне почти триста лет, ее рослые ветви шумели в пору Суворова, Радищева, Пушкина, но и теперь она не ведает увядания. В полной силе и яркости лиственного наряда исполинский дуб, под сенью которого, как гласит предание, ставил свой охотничий шатер князь Баторий. Или вот еще — шестивековой великан, современник Куликовской битвы и открытий Колумба. На неохватном стволе давняя, зажившая рана — глубокий след пилы. Кто-то пытался по-меряться силами. Молнии ударяли в ствол могучего дуба. Сколько бурь испытывали лесных долгожителей на прочность! А дуб поныне плодоносит, и, должно быть, далеко ему до того состояния, которое на языке тружеников леса называется распадом дерева.