Юный Натуралист 1975-06, страница 36

34

ее вниз, но в последний момент вновь подхватывали. Примерно минут через пять дикобразы заканчивали упражнения, швыряли косточку на землю и ковыляли по дереву в поисках новых плодов.

Бывало, два дикобраза сталкивались морда к морде на одной ветке. Тогда они усаживались основательно на задние лапы и устраивали самый смехотворный боксерский поединок. Зверьки демонстрировали выпады, уклонялись от ударов, парировали удары противника передними лапами, делали финты и апперкоты. Одним словом, все у них было как в настоящем боксе, кроме одного: ни один удар не достигал цели. Никто из противников ни разу не касался другого лапами. В течение всего представления, которое иногда длилось по четверти часа, выражение их мордочек ни на миг не менялось. Казалось, дикобразы все время чем-то сильно смущены. Наконец, словно по какому-то невидимому и неслышному сигналу, они одновременно опускались на четвереньки и расходились, карабкаясь по дереву, в разные стороны. Я так и не выяснил, какую цель преследовали эти боксерские схватки, и не научился определять победителя, но эти матчи доставляли мне истинное удовольствие.

Вслед за дикобразами появлялись другие очаровательные создания. Это были ночные обезьяны дурукули, забавные маленькие существа с длинными хвостами и чудовищно большими глазами, напоминающими совиные. Дурукули — единственные в мире обезьяны, ведущие ночной образ жизни. Они появлялись небольшими стадами по семь или восемь животных. И хотя прыгали обезьянки по деревьям бесшумно, об их присутствии можно было догадаться сразу же. Слишком длинные и сложные вели они «разговоры» во время еды. Вначале до вас доносился какой-то мяукающий лай — очень мощные вибрирующие звуки. Их обезьяны используют в качестве предупреждения или угрозы. При этом от напряжения их глотки раздуваются, образуя выпуклость размером с небольшое яблоко. Затем обезьяны начинают пронзительно пищать, ворчать, мяукать как-то особенно, не по-кошачьи, словом, издают целый набор каких-то булькающих, пузырящихся звуков, совершенно не похожих ни на один, который мне приходилось слышать.

Жили здесь и постоянные обитатели вод, например молодой кайман, южноамериканский аллигатор, чуть меньше полутора метров длиной. Это была красивая рептилия с черной и белой шкурой, шишковатой, сильно испещренной извилинами, будто кожура грецкого ореха. Хвост каймана украшала драконья бахрома, а боль

шие золотисто-зеленые глаза искрились янтарными точками. В маленьком озерке он был единственным кайманом. Я никак не мог понять, почему он оказался один, ведь в соседних ручьях и протоках, всего в тридцати метрах в стороне, обитало их сколько угодно. Целыми днями кайман плескался у меня на виду с видом честолюбивого собственника, имеющего личное озеро.

Часто около хижины можно было увидеть якану — одну из самых любопытных птиц Южной Америки.

Якана явно не любила каймана, как, впрочем, и кайман, который всем своим видом выражал уверенность, что якана в его водоеме поселилась только для того, чтобы разнообразить его, каймана, меню. Однако аллигатор был еще слишком молодым и неопытным хищником.

Иногда якана выбегала, семеня ногами, из зарослей, в которых обычно скрывалась, и шествовала по лилиям, аккуратно перешагивая с одного листа на другой, по-паучьи широко расставляя свои длинные пальцы.

Увидев птицу, кайман немедленно погружался в воду так, что лишь глаза оставались над водой. При этом ни одна морщинка не появлялась на гладкой блестящей поверхности озера.

Якана всегда была сильно занята. С деловитым видом она что-то выклевывала среди водяных растений. Видимо, отыскивала червей, улиток, крошечных рыбок и вряд ли замечала приближающегося каймана. Конечно, она могла легко стать его жертвой, если бы не одно обстоятельство. Как только кайман оказывался в трех метрах от яканы, он, вместо того чтобы спокойно погрузиться поглубже под воду и схватить свою жертву снизу, начинал неожиданно неистово бить хвостом по воде и мчался, как гоночный катер, поднимая сильный шум и целую кучу брызг. Только самая слабоумная птица могла к этому остаться равнодушной. Якана тут же взлетала с пронзительным тревожным криком, отчаянно хлопая крыльями цвета сливочного масла.

На болотистом клочке земли я нашел небольшую подстилку, сделанную из водорослей, а на ней четыре круглых кремовых яичка, густо испещренных шоколадными и серебряными пятнами. А вскоре увидел, как якана вывела свое потомство на первую прогулку в большой мир. Птенцы вслед за своей матерью перескакивали с листа на листок. Иногда все они собирались на одном большом, с тарелку, листе. Малыши были крошечные и легкие, и он лишь слегка опускался под их' тяжестью. Конечно, кайман очень скоро увидел птенцов. Но якана была осторожной матерью.