Юный Натуралист 1976-03, страница 55

54

елась, напилась — и опять на перекладину. Тогда Саша выдвинул доску иа двор вместе с водой и кормом.

Долго Галя не решалась выйти из дыры. Наверно, ей все мерещилась черная буря. Но голод не тетка. Осторожно, с опаской все-таки вышла. А Саша в один момент закрыл дыру.

Осенью, когда с севера покатились по небу серые тучи и в воздухе замельтешили первые белые мухи, Галя снова вошла по трубе в столярку — с таким бодрым, даже веселым видом, как старая знакомая: можно?

_ Гляньте! Наша 1 аля! Меченая! —

обрадовались столяры. — Привет, Галочка! Заходи!

А Галочка оглядывалась на дыру, кому-то кланяясь, говорила: — Га-ля1

_ А, так там и дружок с ней! — увидали ребята в дыре черную голову Галиного дружка.

Галя оборачивалась на дыру, кланялась своему другу, что-то ласково и торопливо говорила ему и отступала от дыры в цех: видишь, мол, я не боюсь. Заходи и ты, люди тут хорошие, никто нас не обидит.

Вытянув шею, Галин друг осторожно вошел по трубе. Галя тут же перелетела на перекладину, позвала и дружка за собой — лети, мол, сюда, не бойся!

Так и прижилась эта парочка у нас в столярке. Весной их выпроваживают во двор, а на зиму они возвращаются в тепло, к людям.

Г. Гасенко

РЕКОРДСМЕН ПОНЕВОЛЕ

Рыбачили мы в Тихом океане. Сайру ловили. Сайру ловят ночью, на свет, а днем рыбаки, сдав рыбу на большие пароходы-заводы, отдыхают.

Проснулся я перед обедом. Вышел на палубу — на океане благодать. «Ну, — думаю, — у Нептуна имечины сегодня». Океан как зеркало. И куда и сколько ни гляди, кроме синей стеклянной глади, ничего не увидишь. Чайки, блаженствуя, сидят на воде. Они опустили крылья, втянули головы в плечи и от удовольствия приоткрыли клювы.

Смотрю, неподалеку от нас лежит в дрейфе еще один сейнер — «Конда». На «Конде» у меня друг плавает матросом. Мы с ним земляки, н одной школе учились и даже на одной парте сидели.

Взял бинокль — на «Конде», на крыле мостика, стоит мой дружок и машет шахматной доской. Когда-то мы с ним любили в

шахматы сражаться. Он, между прочим, очень сердился, когда проигрывал, даже на другую парту пересаживался.

— Товарищ капитан, — спросил я капитана, которому в это время случилось на мостике быть, — разрешите на «Конду»?

— А плавать умеешь?

— Как рыба.

— Добро.

Сбросил я тапочки, шаровары и прямо с мостика — бултых. Поплыл. Водичка что парное молоко. Я лег на спину и, работая одними ногами, плещусь в такой вот большой ванне.

Но долго блаженствовать не пришлось, вода вдруг стала холодной, да такой, что терпеть невозможно. Дыхание так и захлестнуло. Наверно, холодное глубинное течение наткнулось на подводную скалу и вышло на поверхность. Бывает такое. А может, в этом месте была граница холодного и теплого течений, так называемый «спор».

Я перевернулся на грудь, поплыл быстрее. «Не свело бы судорогой», — мелькнула мысль. Глянул — до «Конды» еще далеко. Возвращаться назад неудобно, ведь я же нахвастался, ребята узнают, засмеют. А вода все холоднее и холоднее. Жжет грудь, живот, ледяным кольцом сдавливает шею. Ноги и руки онемели, кончики пальцев уже ничего не чувствуют. И все тело какое-то резиновое. «Назад... пусть думают, что хотят». Поворачиваюсь — до нашего сейнера еще дальше, чем до «Конды». «Нет, — думаю, — только вперед». Напрягаю последние силы, кричу, подаю знаки. Вода все чаще заливает затылок.

Вдруг позади меня раздался сильный шум, будто кто-то большой-большой выдыхал в воду и фыркал: «Фр-р-р, фух-ты, фр-р-р...» Оглядываюсь — метрах в десяти от меня всплывает черно-синяя китовая спина. С фонтаном. За нею другая, третья. Пасти у китов такие, что маленький пароход свободно войдет. А лбы бугристые, ракушкой обросли. Мама родная! Перед глазами замелькали темные пятна, по рукам и ногам побежал электрический ток. Как летающая рыбка выпрыгнул я из воды и полетел на «Конду». А позади меня: «Фр-р-р... фух-ты...» Мне казалось, что они догоняют меня и раскрыли пасти. Вода стала горячей.

Если бы кто в тот момент засек время и замерил расстояние — это был, безусловно, мировой рекорд скорости. Никогда, наверное, и никто с такой скоростью не плавал!

Как попал на «Конду», плохо помню. Меня, кажется, выхватили из воды, потом уронили опять — я все махал руками. Потом отнесли и положили на невод. Говорить я, конечно, не мог и дышать нечем было, а сердце колотилось так, что ребрам больно было.