Юный Натуралист 1976-04, страница 30

ВСПЫХНУЛ ОГНЕЦВЕТ

Фото Р. Воронова

МОЯ РОДИНА-

Половодье только что начинало ослабевать. Голубое небо апреля висело над глухолесьем. Заря только заалела. Наступал колдовской час, когда светла и грустна печаль леса, а чащобная и древняя птица — глухарь грустно щелкал, порой прислушиваясь к тишине. Небольшой плес, в котором сейчас скрыт обруб. Пригорюнилась рядом береза, В воде плавают темно-зеленые листья калужницы, а на берегу выбросились красивые листочки поручейницы, или гравилата.

Тонюсенько поет-играет, что-то рассказывает родничок.

Тишина первозданная. На десятки верст ни селений, ни дорог, и редко ступает человеческая нога.

К плесу сбегаются кабаньи следы — рядом их водопой. В пасмурном ельнике, виднеющемся вдали, живет домовитый зверь — медведь. Он порой подходит близко к селениям. Живет давно. Его часто видят пастухи и лесники. Зверь живет миролюбиво, веря в человеческую доброту. Правда, однажды допустил он бестактность...

Вчера вечером пили с Лукьяном Светлым— здешним старожилом и хранителем лесов — чай. Предоставленный самому себе, работал телевизор. Лучи заходящего солнца золотили пианино. «Внучка упражняется, когда летом приезжает», — пояснил Лукьян. Он неторопливо рассказывал, как недавно Центральное телевидение показывало о нем фильм. А на веселом лужке под окнами деловито рыли землю свиньи, поразившие меня своим необычным цветом и худобой. Среди них сновали маленькие поросятки. Лукьян, казалось, не обращал на них внимания, увлеченный разговором. Вдруг он встрепенулся и громко крикнул в открытое окно:

— Яшка-а! Пугни их... Весь лужок порушат!— И, веселея, пояснил мне: — Дикие свиньи повадились! Пусть... пусть пороются. А недавно, по осени, медведь учудил! Накосил я в лесу сенца — копну пудов на десять, поехал по зазимку за ней на лошади, а там пусто. Ума не мог приложить: кто копну взял? Воров в наших краях исстари не водилось! Только по весне распознал: косолапый бродяга в

свою берлогу перетащил. По следу вора нашел, как снег стал сходить. А косолапый спит в моем сенце, и какое ему дело до коровы Маруськи... И сейчас вон в том леске живет, проказник.

А сейчас Лукьян Светлый думает, потом, вздохнув, тихо говорит:

— Вот он... исток могучей реки... Батюшка Днепр! В мои молодые годы, эх, что было-то! В полночь под Ивана Купалу парни со своими невестами тайком приходили венок в этот родник опускать. Венок чтоб обязательно из огнецвета. Уплыл их венок по Днепру — на всю жизнь быть им вместе, зацепился, не уплыл — знать, не судьба.

А я думал о том, что вряд ли сыскать в центре среднеру.сья еще такое дивное, но почему-то забытое людьми место!

Глубина России. Древнее глухолесье, отсюда отправляется в дальнюю дорогу батюшка Днепр. Отсюда его сестренка Синичка держит путь в другую сторону — на запад, к Балтике. А тихая Яблоня отправляется в дорогу к Волге-матушке. Где-то под Казанью текут и ее живительные кашли.

Тишина. Воздух свеж, ароматен. Боровой древний запах. Сколько повидало это глухолесье, сколько веков пронеслось над ним! В теплые вечера под Ивана Купалу на берегу Днепра вспыхивали яркие костры, пахло хвоей и смолой. По лесам всем племенем шли наши далекие предки и торжественно пели заклинания, чтоб злые духи не погубили их, чтоб всемогущий Купала помог отыскать дикие злаки и плоды.

А еще люди умоляли своей молитвой-заклинанием Купалу показать им чудо из всех чудес на земле — раскрытие огненного бутона — огнецвета, и уж тогда им не будут страшны ни звери, ни русалки, ни лешие, ни холод и голод.

А когда приходили сюда враги, пахари оставляли соху и брались за рогатины да топоры.

Это глухолесье с истоком Днепра встречало достойно варягов, поднималось на смертный бой с литовцами, когда Смоленское княжество отстаивало свое существование. Нашли в этом глухолесье себе

₄*