Юный Натуралист 1976-09, страница 53

50

чишки из дальних деревень — Костеневки, Липок, Борзыни, Яндовой. После уроков начинались долгие городошные сражения, игры на волейбольной площадке, беготня. И вот этот налаженный школьный быт сразу изменился. Началась война.

Быстро пустело теперь школьное здание. Старшим хватало отцовской работы дома, младшие побаивались поздно возвращаться одни и тоже быстро складывали портфели и сумки. Мы с братом смотрели, как запирает школу техничка тетя Дуня, а потом садились на порог дома и ждали мать, которая уходила в какую-нибудь деревню менять вещи на продукты.

Быстро надвигались осенние сумерки.

Мне навсегда запомнилась эта молчаливая темнота, домик у закрытой, вымершей школы и во все стороны — одинаковая непросветная темень — ни огонька, ни отблеска звезды.

Вот в такую осеннюю ночь, когда мать только что загасила керосиновую лампу, что-то глухо стукнуло в сенях у двери. Мы подняли головы. Но за дверью было тихо.

«Кто там?» — спросила мать. Молчание. Взяв лампу, мать с опаской тронула дверь. Из-за ее спины я заглянул в открывшийся проем. На полу, прижавшись к половице и подобрав под себя лапы, замерла огромная серая кошка. Длинная дымчатая шерсть на ее боках свалялась, тут и там нацеплялись репейники и колючки, а глаза при свете лампы сверкали недобро. Или так мне казалось.

— Приблудная, — сказала мать. — Из Вязников, наверное. Кормить-то теперь нечем — вот и уносят хозяева в лес... Нам-то она тоже не годится — вон какая громадина! Такая сколько съест!

Кошка, видимо, измучившаяся в поисках человеческого жилья, не двигалась — как замерла в углу, так и лежала с подобранными под живот лапами.

— Что с тобой делать? — усомнилась мать. — Нет, все-таки гнать придется... Велика... Да и не бешеная ли? Вон как глазищи горят...

Надо сказать, что у нас совсем не было кошки, и частенько, засыпая, мы слышали мышиные игры за обоями у своей кровати.

— А может, оставить? — вслух размышляла мать. — Может, прокормится? Ьсли не ленивая — мышей тут вдоволь... А?

И мать взяла в руки мешок и накрыла им гостью. Та не сопротивлялась. Через пятнадцать минут, вымытая в тазу и расчесанная редким гребнем, кошка юркнула на печку и спряталась там за грудой старых валенок.

Гостья оказалась на редкость самостоятельной и практичной. Лишь изредка для

приличия лакала она подбеленные щи из баночки. В основном же добывала пропитание собственными силами.

Утром, когда мы просыпались в выстывшей избе и выходили на крыльцо, у завалинки уже была выставлена коллекция лесной мелочи: тут и черные кроты, и мыши, и рыжие крысы, и даже юркие землеройки. Кротов и землероек она никогда не ела, а ловила, видимо, только из развлечения. Мышей же ловила мастерски и помногу. Мать, ворча, каждый раз зарывала лопатой эти кошачьи излишки. Дома же добытчица превращалась в обычную ласковую кошку — мурлыкала на коленях, подставляла ухо или просто грелась на печке.

Следующим летом стало особенно голодно. Давно кончились все < прошлогодние запасы, до нового урожая было еще далеко, разная живность в деревнях повывелась. Да и какой хозяин будет переводить скотину в середине лета?

Брат быстро сдавал. Да и я частенько просыпался с головокружением и головной болью и снова ложился, дожидаясь, когда вернется с уроков мать. Одряхлевший фельдшер, заглянув к нам, начал было писать на бумажке какой-то рецепт, но потом махнул рукой и направился к двери: «Да что там эти порошки... Соку морковного бы им надо... А может, и не соку — чашку бульона мясного». Он опять махнул рукой — у него тоже было двое сыновей, и они тоже давно не видели этого самого бульона.

Мать еще раз перерыла шкаф и сундук. Все, что поценнее, — часы, отцовские костюмы, швейная машинка, — было уже выменяно на продукты. Вернулась она поздно и, видно, ни с чем.

А утром случилось непредвиденное. Когда мать по обыкновению растапливала печку, ворча и что-то прикидывая про себя, наша серая кошка показалась в дверях. В зубах у нее билась рябая птица.

— Ишь ты, ловит... — посмотрела на добычу мать. — Мышей, что ли, мало тебе? За птиц принялась! Вот я тебя за ухо оттаскаю — будешь знать! Постой-ка! А ведь это куропатка! Отец их раньше штук по шесть приносил с охоты!

В этот день мы с братом с удовольствием ели бульон из куропатки — ели ложка в ложку, присматривая друг за другом, соблюдается ли справедливость при дележке порций.

И так повторялось регулярно, через день: мать рассгапливала русскую печку, в дверях появлялась наша серая кошка и бросала у порога бьющуюся живую птицу. Видимо, в выводке было двенадцать куропаток, потому что двенадцать раз повтори