Юный Натуралист 1977-10, страница 26

24

ник, и «Айболит» — ветеринарный фельдшер.

Ближе к полудню пошел град, ореховый трад Поутру падали с деревьев одинокие плоды, а теперь вот в лесу часто и глухо застучали по земле переспелые орехи. Значит, фенологи отметят в летописи природы заповедника этот день как «пик» полной осени.

. Все получилось как и обещал Разиль: «Увидите, обязательно увидите. Время такое, теперь вечерний холод погонит вниз зверя». И действительно, как только солнце скрылось за снежными вершинами, сорвался с крутого склона и разнесся по лесу трубный рев оленя, да такой страшный, что по спине мурашки пошли и лошадь подо мной затряслась. Олень то тяжело вздыхал, то протяжно мычал. На его голос мы долго пробирались через частокол елей, пока не увидели на самом гребешке хребта солиста со вскинутыми вверх рогами в окружении всего своего «гарема». Гордый вожак звал соперника на бой, а оленухи с подростками жались к скалам под укрытие густого арчовника.

— Как поживает моя оленуха? — забеспокоился Разиль, когда я вскинул фоторужье. — Разве теперь ее узнать, а ведь когда-то мне приходилось принимать у нее малыша.

Пятнадцать лет назад, когда начали создавать заповедник, исконных жителей этих мест — оленей не осталось и в помине. Их безжалостно истребили люди и суровые зимы. Биологи завезли несколько животных.

Рассказал мне Разиль о ручном благородном олене Ваське, который встречал всех гостей у ворот заповедника и за ванильный пряник охотно вертелся перед фотоаппаратом. Когда Ваську убили браконьеры, заняла его место у ворот оленуха по кличке Любка. Но ее тоже убили. Тогда олени перестали доверять людям, ушли в дальние леса. Теперь оленей в заповеднике более ста.

С «иноземцами» — зубрами, которых пытались приручить к горной жизни, случилась иная история. Альпинистов из них не получилось. Они часто ломают ноги. Са-ры-Челек не Беловежская Пуща, а горная местность. Зубры наносят заповеднику огромный ущерб, губят лесной молодняк реликтовых орехо-плодовых лесов, пожирают побеги, кору. Вопрос о выселении зубров из заповедника решен окончательно. Это еще раз показало, что заповедник не может быть «зоопарком».

— Музыка, Музыка, — позвал Разиль предводителя стада зубров, когда мы увидели их стадо в густом арчовнике. Но 1вери, обеспокоенные нашим нежданным

появлением, убежали по крутому склону и скрылись под пологом леса.

— А ведь зимой от этих попрошаек не отвяжешься. Ходят по пятам, мычат, сена просят, — добродушно проговорил Разиль-бек, потом добавил: — А все-таки жаль мне расставаться с ними, если уведут их из заповедника. Можно сказать, вынянчил на своих руках.

Встал на пути нашего маленького каравана лесной завал. Пришлось оставить лошадей и отправиться дальше пешком медвежьей тропой. Лохматые лапы елей били по лицу, хваткие ветки шиповника цеплялись за плечи, и каменными щитами преграждали нам путь скалы. Но мы старались идти без шума, на цыпочках, потому что были во власти, пожалуй, самого увлекательного дела на земле — фотоохоты. В руках у меня фоторужье со взведенным затвором, только успевай схватить цель: бойко скатилось по склону, через опушку стадо кабанов, на скальный гребень вышли косули — погреться в последнем тепле солнца, но, почуяв нас, поспешно скрылись за горой; пара белых ланей-альбиносов словно приготовилась позировать нам, зная цену своей редкой красоте, но не успел я даже навести резкость, как они растворились в густой зелени туркестанского можжевельника.

Только с приходом в Туманьяк первых сумерек мы вспомнили о том, что нужно возвращаться в поселок Аркит.

Тропа пошла вниз, и лошади, почуяв близкий ночлег, заторопились. И вдруг мы увидели, как прямо на нашем пути, посапывая и перекатываясь с боку на бок, в застоялой луже купался здоровенный клыкастый кабан. Он так увлекся водной процедурой, что даже не услышал, как мы пожелали ему «легкого пара». Только услышав окрик, секач выскочил из лужи и кинулся под защиту леса. Из чащи донеслись шум и треск, поднятые удирающим секачом. Много беспокойства принес кабан засыпающему лесу. Дикобраз так перетрусил, что даже не стал распускать свой игольчатый щит, а поспешил укрыться в норе. Старого филина, сидевшего на дереве устрашающим чучелом, словно ветром сдуло. Он успел только ухнуть и провалиться в густую темноту леса. И отзвук этого лесного переполоха донесся до самого озера, на которое мы готовились отправиться на следующий день.

...Катер подтащил нашу лодку к берегу и скоро скрылся за береговыми скалами. И пришла к нам тишина, такая неприкосновенная, какую можно встретить только на Сары-Челеке.

Пока в старой одинокой хижине закипал чай на печурке и отогревались стены.