Юный Натуралист 1978-02, страница 5

Сейчас Федора Яковлевича Канивца знают хорошо и в Ростовской области, и во всей стране. Он известный хлебороб, настоящий мастер своего дела. К нему приезжают из разных краев учиться те, кто занимается выращиванием хлеба. И у него есть чему поучиться. За десять лет урожайность на его полях повышена вдвое — до 51,2 центнера с гектара. За восьмую пятилетку он удостоен звания Героя Социалистического Труда, за девятую награжден орденом Ленина.

Федор Яковлевич считает, что можно получать высокие и устойчивые урожаи независимо от погодных условий, если разумно и настойчиво использовать передовой хлеборобский опыт, накопленный механизаторами страны.

— Для кого, может быть, на поле ро-быть — только для себя на прокорм хлеба заробыть, а для меня — кровное дело. Чтоб для всех хлеба хватило с избытком.

Так говорит Федор Яковлевич.

Кровное дело — в том-то и суть! Человек на земле должен быть мастером. Мастер на земле — главная личность. Но чтобы стать мастером, человеку необходимо обладать тем, что делает поэта поэтом, а истинного хлебороба — хлеборобом: воспринимать землю как живое существо, ясно осознавать свое предназначение на ней, понимать земную красоту. Родство с землей, восприятие ее как живого существа могут появиться у человека в самые ранние годы.

Я спросил у его матери, Клавдии Афанасьевны:

— Каким он был в детстве? Как вырастал?

Она задумчиво улыбнулась, расправила слабо гнущимися, разбитыми работой ладонями скатерку.

— Как вам сказать?.. В степи вырастал. К земле смалу приученный, к работе привычный. Бывало, дергаем бурьян на своем поле, и Федор с нами рядом — ползает по пшеничке, выковыривает осот и молочай. Смалу он помощник наш старательный.

Да, его любовь к земле пробудилась очень рано, еще на отцовском единоличном наделе в широкой приазовской степи. Помнит он себя ясно на реденькой весенней пшеничке. Он тогда рвал осот. Трудно было рвать его — кололась трава! Но он приловчился: подрывался ладошкой под ее нижние листья и тянул за корень. Тянул осторожно, исподволь, не рывком, стараясь вытянуть длинный белый корень из глубины: понимал ведь, что мало толку обрывать одни листья — новые вылезут через день-два. Побежденных врагов складывал в кучку. Корень к корню, листья к листьям. И бурная радость вдруг охватила его: большую кучку травы нарвал он! Хотел

СЪЕЗДУ ВЛКСМ

крикнуть: «Мама, посмотри!» — она и бабушка Матрена пололи пшеницу неподалеку, — и замер, потрясенный. Словно какая-то завеса открылась перед ребячьими глазами, в чистую душу внезапно хлынул яркий и понятный живой мир.

Солнце оглаживало его спину и плечи, а теплый, пахнущий молодой травой ветер ворошил легкие отбеленные волосы, и это было так похоже на материнскую ласку, что у него от счастья сладко замирало сердце. Рядки пшеницы струящимися зелеными ручейками бежали к горизонту, где играло текучее марево. Над низиной, забитой высокими болотными травами, переговариваясь, кружились чибисы и чайки.

Да, он рано воспринял землю как живое существо, осознал свое родство с ней, а красота родной степи, к которой он причастился с детских лет, ляжет в основание его души, отпечатается в пробужденном сознании. И эти большие чувства его подтвердятся, углубятся и еще больше обострятся в страшную военную годину.

Он был пулеметчиком на легендарной буденновской тачанке в 5-м Доно-Кубан-ском кавалерийском корпусе. Его тачанка не раз вылетала навстречу врагу, и однажды кони споткнулись о взрыв снаряда. Пулеметный расчет разметало огненным смерчем. Федор Яковлевич пришел в себя от мучительной жажды. Хотел подняться, но не мог даже пошевелиться, словно был придавлен немыслимо тяжелым грузом. Он не понимал, что с ним произошло.

И степь под ним лежала, исходя горячечным жаром. Ее поверхность трескалась от изнурительной суши, как трескались губы тяжело раненного и контуженного солдата, в забытьи сжимавшего пустую, раскаленную степным солнцем фляжку. Хоть бы капля влаги упала на губы! Но откуда ей было взяться?

Его вынесли с поля боя, выходили, но на фронт больше не пустили — это была его вторая тяжелая рана. Вернулся он домой пахать землю и засевать ее семенами.

Талант понимать землю у Федора Яковлевича заложен родителями, дедом и бабкой, а вот опыт следовало перенимать у всех, с кем приходилось работать: у отца, опытного полевода, у тракториста Ильи Прокофьевича Жеребило, у комбайнера Афанасия Васильевича Щербинского, у многих других мастеров своего дела. Старался