Юный Натуралист 1980-05, страница 27

25

районе. Теперь тебе надо ехать на станцию — собачка там.

И вот служитель в синем халате повел его коридором меж сетчатых вольеров, откуда выглядывали из-за решеток бездомные собаки.

— Эта? — внезапно спросил служитель, остановившись подле вольера и прочитав бирочку на нем.

Андрей приник к вольеру, высматривая знакомого пса и сразу же определяя, что это совсем другая собака, из породы овчарок, а та была, пожалуй, дворняжка, самая захудалая дворняжка серой, пепельной какой-то масти. Но он спохватился, что раздумывать ему нечего и терять ему тоже нечего.

— Эта! — выпалил Андрей и даже с угрозой добавил, представляя все вчерашнее. — У, гадюка!

И когда он произнес это решительно, как приговор, овчарка, как ему показалось, скорбно, выразительно, совсем осмысленными, почти человеческими глазами взглянула на него и, продлив этот взгляд скорби и укора секунду, другую, пятую, отвернулась от него.

— Так что с ней? Ее в нашем микрорайоне и словили? Она хоть не бешеная? — так и посыпались у него жалкие поспешные слова.

— Вот люди! — неодобрительно покосился служитель. — Не твоя же! Раз поймали — значит, бездомная, поживет у нас чуток. А там студентам для опытов пойдет...

«Я предал эту собаку, — с холодной беспощадностью решил Андрей. — Я мог не говорить. Я же неправду сказал! И если бы я не сказал, что эта, то она, может быть... Нет, все равно, ведь она бездомная, ее все равно готовят для опытов. Но я предал эту овчарку!»

— А вы ее не отпустите? Я хочу забрать ее домой! — вырвалось вдруг у него.

Служитель в синем халате даже разозлился при этих словах, помрачнел и крепкой ручищей подтолкнул его к выходу:

— Тю! Выдумаешь... У нас такое не дозволяется. Иди гуляй.

Бредя знакомым бульваром назад, в школу, он попытался развеселить себя, избавиться от внезапного гнета: он свободен, ничто ему не грозит, и завтра уже забудется происшествие у открытого люка. Подумаешь, показалось ему, будто собака посмотрела осмысленным, почти человеческим взглядом. Да это же для чувствительных девчонок! Да йикогда и не любил он животных, презирал тех, кто возится с собаками, натаскивает их, потому что иное, совсем иное захватывало его в жизни: всякие потрясающие открытия в науке, все эти лазеры, теория относительности и теория гра

витации — все, что достойно настоящего, думающего мужчины.

Он даже начал подшучивать в пути над собою. Этак, если терзаться взглядом ничейной, бездомной собаки, то можно и еще что-нибудь придумать в том же чувствительном роде. Например: «Проплывая мимо, рыба грустно взглянула на меня». Или: «Воробей посмотрел свысока».

Но, как ни пытался он иронией успокоить себя и отвлечь, а все стояли, все возникали перед ним собачьи глаза желудевого цвета, полные скорби, укора и даже, вероятно, презрения.

3

То, что пока оставалось тайной для Андрея, пропустившего целых три урока и вернувшегося лишь к последнему, к переменке перед последним уроком, никакою тайною уже не было ни для кого в классе. Шепоток шел от одного к другому, шепоток этот пересекал границы классов, шлялся по всем четырем этажам. Тайна, которая уже и не была тайной, состояла в том, как подтверждал шепоток, что та собака, которую вылавливали вчера ременной петлею и за которой потом погнался Сергей, оказалась очень смирной собачонкой. Сергей притащил в школу и упросил школьного слесаря Сле-сарева, мастера из школьных мастерских, оставить собачку хоть на какое-то время в цокольном этаже школы, в одном из закутков цокольного этажа. И теперь туда, в тот закуток, рядом с мастерскими, все несут собаке съестное, каждый готов поделиться с нею своим завтраком, обласкать. Вот какие странности!

И как только они с Сергеем столкнулись в коридоре, у Андрея все же вырвалось:

— Как же так, Сергей? Все уже знают. А ты ни слова!

Сергей развел руками и шепнул, проникновенно так шепнул:

— Да ты бы ее, может, швырнул со злости. Я сам, когда поймал, хотел ее швырнуть. Я же за тебя, Андрей! А она, знаешь, дрожит в руках, дрожит... Держу ее, злость все не проходит, жду: сейчас огрызнется! А она, знаешь, дрожит вся, дрожит... Маленькая, и дрожит. А потом посмотрела своими собачьими глазами... И тут со мною что-то сделалось. Знаешь, уж очень так она посмотрела на меня...

— А ведь бывает! Ведь бывает! Я тебе верю, Сережка! — подхватил Андрей и даже передернул плечами, так ясно представив многочисленные сетки вольеров и тот особенный взгляд собаки, полный скорби и укора.

— Тогда я и подумал... ну, спасти ее. Гнался за нею злой, а через минуту совсем другое подумал. А куда с ней? Не домой же. И вспомнил про нашего Слесарева...