Юный Натуралист 1980-07, страница 13
11 университетом, он вырос и является в наши дни истинной сокровищницей заповедника. В нем более пятисот видов различных экзотических деревьев и кустарников Америки, Азии и Европы. Ученые, студенты и школьники изучают в саду морфологические, биологические и экологические особенности экзотических растений и проводят опыты по их акклиматизации и широкому внедрению в лесное хозяйство и озеленение городов и сел на Среднем Поволжье. Сад довольно большой, и, обойдя его, уходишь с таким ощущением, будто побывал сразу в трех частях света. Навсегда запомнятся ель сербская и сирень венгерская. Это растения-европейцы. Из азиатской флоры уносишь в памяти образы деревьев-сибиряков — кедра, пихты и лиственницы, трех видов берез — желтой, каменной и даурской, амурского бархата и пробкового дерева, желтокорой черемухи Маака и многих интересных кустарников. Из американской флоры врежутся в память ели — колючая, черная и Энгельмана, четыре вида сосен, туя западная, тополь канадский, орехи черный и серый, клен ясенелистый, тополь бальзамический и вечнозеленый кустарник маго-ния падуболистая... Великолепен садовый лес! Володя Тухтин придерживается тоже такого мнения, однако к сердцу принимает его с оговоркой. Когда мы, придя на озеро и вынув удочку и банку с червями из тайничка в кустах, принялись рыбачить, у нас зашел разговор о дендросаде. «Спору нет, садовый лес замечателен, — сказал Володя. — Да только он душу не очень трогает. От него как бы веет чем-то бутафорским, городским парком, что ли. Словом, искусственный он. А мне больше по душе естественный — такой, как наш раифский, где все знакомо, понятно и в то же время все окутано тайнами. В общем, я люблю русский лес, о котором сказано: «Там чудеса, там леший бродит...», то есть царствует перво-зданность. А царствует она у нас благодаря людям, создавшим здесь заповедник, хранилище древнего русского леса, полного добрых загадок и поэзии. Кстати, что же это за неведомая сила объявилась нынче у нас?..» Володя огляделся по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. И с надеждой уставился на поплавок. ...И вот мы сидим. Солнце уже село, и по зеркалу озера начала ткаться розоватая заря. Вместе с ней на воде отразились бурые развалины Раифского монастыря н медные колонны двухсотлетних сосен. Из леса донеслись крики за сыпающих птах, а из поселка — лай собаки и гул автомобиля. — Есть! — радостно вскрикивает Володя, выдернув из воды большущего окуня. — Теперь мы его снимем с крючка и бросим вон на тот влажный суглинок, а сами спрячемся в кусты. Так и делаем: оставляем окуня на берегу и лезем в заросли тальника. Оглядываемся — что за чертовщина?! — окуня на месте не видим: его словно ветром сдуло. Вот так дела-а... Мы выбираемся из засады и идем туда, где только что был окунь. Мой юный следопыт становится на колени, изучает что-то на суглинке и вдруг весело восклицает: — Так вот, оказывается, какая неведомая сила здесь объявилась — американская норка! Хитра, шельма: рыбу ворует, когда человек к ней спиной стоит... Все. Разгадана еще одна лесная тайна. Усталые, но очень довольные, мы не спеша возвращаемся в поселок, где живут хранители заповедного леса, полного тайн, которые так хорошо умеет разгадывать Володя Тухтин. Идем долго. Лес уже начинает погружаться в темноту и делается еще более таинственным. А в небе загораются светлые звезды, которые видели этот лес в его первозданной красе много веков тому назад, видят сейчас и, можно надеяться, увидят его все таким же прекрасным и в далеком будущем. И. ПОНОМАРЕВ Фото В. Гуменюка и Н. Шарая - V- -> i м |
