Юный Натуралист 1980-07, страница 12

10

ного народца протекает без ссор, тихо и мирно. Однако чем объясняется такое сожительство, я пока понять не могу — тайна леса!»

«Они сейчас все под землей?» — спросил я. «Барсуки — да, потому что ведут ночной образ жизни. А лису и енотовидную собаку я летом здесь не встречал, зимой только».

И Володя поведал мне о том, как он впервые увидел тут лисицу. Шел он однажды в январе на лыжах возле этого места. И вдруг видит: рыжая лиса бежит, да не мимо, а прямо на него, и не просто так, а с лаем, как собачонка. Володя погрозил ей палкой, а она свое — лает и лает. Что за чудо? Паренек тщательно обследовал местность и по следам узнал, что лисица живет в барсучьей норе. Одновременно он обнаружил и следы енотовидной собаки, которые тоже вели в жилище барсуков, только с другого входа. Изучая следы, Володя пробыл на поляне минут пять, и все это время лисица непрерывно и бесстрашно тявкала на него. А затем, когда он зашагал дальше, храбро побежала за ним и преследовала метров триста, оглашая лес своим тонким отрывистым лаем.

«Это она меня от их звериного «общежития» отгоняла, — пояснил Володя. — А не боялась меня, видимо, потому, что родилась и выросла здесь, в заповеднике, где вот уже двадцать лет люди не палят из ружей и вообще ничего, кроме добра, зверью и птахам не делают. Животные хорошо понимают это. Взять, к примеру, тех же вон лосей: когда в соседнем Айшннском лесничестве начинается их отстрел, они бегут спасаться сюда, в раифский лес, заранее зная, что тут в них никто не пальнет. И еще одна удивительная вещь: в заповеднике звери давно уже чувствуют себя не гостями, а хозяевами, наделенными правом открыто выражать человеку возмущение, если он посмеет так или иначе нарушить их покой. Подтверждением этому может служить поведение все той же лисицы, что облаяла меня, как собачонка, охраняющая свой двор».

За разговорами мы давно уже оставили барсучью поляну и двигались густым березняком, за которым виднелось лесное болото. Вдруг впереди я увидел лося. Он лежал в траве и мотал ушастой горбоносой головой, отгоняя мух и слепней.

«Легок на помине, — довольно громко молвил Володя, но зверь не вздрогнул, не вскочил, не побежал. — Смотри, ничуть не боится. А тронь его — так

он, пожалуй, еще и в бой ринется». Лось все-таки поднялся, громко фыркнул, продувая ноздри, и не спеша удалился в зеленую мглу леса. Он был по-звериному картинно грациозен и вел себя совершенно независимо, спокойно н, пожалуй, даже высокомерно, будто знал, что в заповедном лесу у него больше прав, чем у человека. Спустя минут десять мы увидели еще трех лосей: корову и двух телят. Володя проворчал: «Поразвелось их тут...» А по глазам его было видно, что он очень доволен обилием лесных великанов, которые разгуливали по заповеднику совсем безбоязненно, будто домашний скот.

На подходе к Раифскому озеру мы заговорили о пернатых. И Володя поразил меня тем, что насчитал чуть ли не сто видов птиц, обитающих на территории заповедника, начав с серого журавля, местного крылатого великана, i кончив лилипутами — поползнем, ко рольком и крапивником.

«Птицы — это о-очень интересно! — говорил паренек. — Прошлым летом забрел я в лесу на вырубку и там наткнулся на засохших жуков, шмелей и стрекоз. Каждое насекомое было нанизано на колючку кустарника. А вот кто их нанизал и для чего, этого я никак не мог уразуметь. Гадал, гадал, да так н удалился ни с чем. Дня через три пришел снова на то же самое место и вдруг вижу: какая-то птица снимает клювом высушенного шмеля с колючки и улетает с ним в кусты. Это меня поразило, и я, чтобы разобраться, что к чему, целый день просидел на вырубке. И вот что выяснил. Птица оказалась сорокопутом-жуланом, который имеет повадку сушить насекомых впрок, чтобы потом кормить ими своих птенцов. Вот!»

Ну как тут не согласиться с Володей, что птицы — это «о-очень интересно». Интересно, например, то, как они устраивают свои жилища. Вчера я бродил по здешнему дендросаду и, пробираясь сквозь заросли ивняка, заметил высоко над головой серый шар. Это было гнездо солнечной птахи наших лесов — иволги. Прикрепленное волокнами мочала к кончику тонкой ветки, оно раскачивалось в воздухе как гамак и было недоступно ни кошке, ни кунице, ни даже сороке и вороне. Только человек мог достать его, но иволга явно доверяла человеку, так как построила свой «дом» в самом центре дендросада, часто посещаемого людьми.

Кстати, об этом саде. Раифский дендрологический сад — это лес в лесу. Заложенный еще в 1921 году Казанским