Юный Натуралист 1982-05, страница 35
Когда подали чай и раздалось мелодичное позвякивание ложечек о стенки стаканов, в кухне неожиданно послышалось жалобное мяуканье, и в комнату, легко перебирая лапками, вбежал пушистый котенок с белой отметиной на лбу. Сидевший на краю стола Антон Григорьевич Овсей, бывший военный летчик, крупный седовласый человек с широким добрым лицом, улыбнулся и, прищелкнув пальцами, ласково позвал малыша: — Партизан, Партизан! Иди-ка сюда, кисонька! — Чего это ты его, Григорьевич, Партизаном окрестил? — заметил хозяин дома.— Это ведь Барсик. — А мне, Кузьмич, вспомнился мой боевой дружок, котеночек по кличке Партизан. И он рассказал следующее. — Началась наша необычная дружба в начале лета 1942 года на Калининском фронте. Я летал тогда на «кукурузнике» — По-2. Сами знаете, перед войной у нас в аэроклубах страны их было немало. Делали эти самолеты чуть ли не нацело из фанеры. Плоскости и фюзеляж обивали особой тканью — перкалью. «Кукурузники» летали со скоростью 100— 120 километров в час, что раздражало летчиков фашистских «мессершмиттов» и «юнкер-сов», которые не всегда могли приноровиться к тихоходным и маневренным самолетикам. Очень любили По-2 партизаны за безотказную помощь и выручку в трудных ситуациях. Как-то прилетел я в один партизанский отряд — привез боеприпасы, продукты, медикаменты. Присел вечером с партизанами у костра. Вытащил банку тушенки, достал краюху хлеба. Вдруг под ногами кто-то зашевелился. Смотрю, из-за сапога выглядывает пушистая мордочка котенка. Учуял запах тушенки — и тут как тут. Угостил я, конечно, нового знакомого. Ел он мясо с аппетитом, но степенно, не торопясь. Потом долго умывался лапкой, умиротворенно урча, с явной благодарностью поглядывая на меня. В отряде мне пришлось пробыть несколько дней. Я ждал дальнейших распоряжений командования. А тем временем решил подремон то. Огляделся — вроде никто не смотрит. Сидят люди, разговаривают, покуривают...» А он места себе не находит — чувствует, смотрит кто-то — и все! Глянул он в окошко и ахнул: сидит под окошком Альма и на него смотрит. Не лает, не скулит — просто смотрит. Повод разорван, и вся морда мокрая от слюны. Бежала она, значит. А рядом с ней тот мальчонка стоит. Зовет ее, теребит — она ноль внимания. Смотрит — и все. А мальчонке обидно. Он увидел Андрея (Андрей Палыч старик-то наш) и как заорет: «Скажи ей, чтоб со мной пошла! Раз отдал — так отдал! Слышишь!» Андрей в ответ: «Бери, только дело доброе сделаешь — я ж тебе отдал...» А парень кричит: «Ты ей скажи, чтоб она за мной шла! Иначе ведь не идет». Ну. Андрей ей командует: «Альма, иди за ним. Он будет вместо меня». Она парнишке руку лизнула и дальше на Андрея смотрит. Парень успокоился, говорит: «Ты уедешь — со мной пойдет. Ты не бойся, я ее кормить буду». Так старик и распрощался со своей псиной А что было делать? Все понятно... Да сейчас и не об этом речь. Ты скажи, может человек так быть привязан к другому существу? Может, конечно, но не всякий. А может человек понимать собачий лай? Нет. А собака человека? Может. А может человек взглядом тебя разбудить? Таких, наверно, совсем мало. Ты не думай, я тебе не сказки рассказываю, это все было, верь мне, было... А. БРОНШТЕЙН ДРУЖБЕ ДОЛГО жить День рождения моего брата совпал с Днем Победы, и поэтому, наверное, в этот вечер за праздничным столом было много воспоминаний о войне, о боевых товарищах и ратных делах. 47 тировать двигатель. Постелил у края опушки брезент, вывалил инструмент и стал копаться в моторе. Подхожу спустя час к брезенту заменить ключ, смотрю, на краешке сидит мой котенок, сидит и смотрит на меня. Мимо в этот момент проходил замполит отряда и, увидев эту картину, весело сказал мне: «Товарищ Овсей, наш Партизан в вас по уши влюбился. Видать, дружбе вашей долго жить!» Рассмеялся я, погладил котика по мохнатой спинке, подошел к самолету. И Партизан зашагал рядбм со мной. Неразлучны мы были эти дни. Но подошел час отлета. Я простился с товарищами. Жалко была'расставаться с Партизаном, а он, казалось, чуял своим крошечным сердечком предстоящую разлуку — ни на шаг от меня не отходил. Стал я залезать в кабину, а Партизан как подпрыгнет — вцепился в галифе и, дрожа всем тельцем, пополз по моей кожаной куртке. «Бери с собой приятеля — не губи душу! — весело закричали вокруг партизаны.— Потом привезешь обратно». Так я и улетел с котенком за линию фронта. В этот отряд я вернулся лишь через месяц: было много неотложных горячих дел. Но, самое любопытное, что повсюду со мной летал котенок. Не боялся он ни надрывного гула мотора, ни стрельбы. «Лейтенант Овсей. Задание ответственное и срочное. Нужно вывезти в тыл детей партизан из Н-ского отряда. Подробные инструкции получите у командира». Такой приказ в один из июльских вечеров я услышал от своего непосредственного начальника. Командир отряда встретил меня в землянке. Выглядел он суровым и был немногословен. На деревянном столе лежала карга. «Вот здесь фашисты готовят провести карательную операцию. В деревнях Лубки, Зенино и Павелки живут семьи многих партизан. Мы решили эвакуировать хотя бы ребятишек: кто знает, что у фрицев на уме! Тебе придется сделать несколько рейсов. Здесь,— он указал пальцем на карте,— проходит линия фронта. Летать придется ночью. Об осторожности не говорю — летишь с детьми». Вначале я прилетел в деревню Зенино. Сориентировался на местности по блеску воды от лунного света в озере. Внизу зажглись опознавательные костры. Я сел на ночной луг. Заглушил мотор. Ко мне подбежало несколько человек. Потом привели троих ребят: двоих мальчишек лет по семи и четырехлетнюю девочку, укутанную в пестрый платок. Дети были напуганы непривычным для них видом самолета, распластавшего в стороны широкие крылья. Я подвел ребятишек к самолету. Двое заплакали. Тогда я заглянул в свою кабину, вынул Партизана и сунул его девочке. «Бери, Маруся, моего храбреца! Он со мной всюду летает и ничего не боится». При виде котенка ребята сразу утихли. Маруся крепко прижала его к груди, как драгоценную реликвию. Теперь, подумал я, с вами будет проще. Ребят мы усадили на второе заднее сиденье. Они плотно прижались друг к другу, притихли и как-то сразу посерьезнели. Партизан на свое привычное место не рвался, словно понимал, что я приказал ему негласно выполнять ответственное задание. Таким же образом мы с Партизаном вывезли из других деревень еше двенадцать ребят. Вот какой во время войны был у меня дружок! — грустно произнес Антон Григорьевич, ласково поглаживая Барсика, задремавшего у него на коленях. С. ГЛУШНЕВ \ Щ' |
