Юный Натуралист 1984-07, страница 47

45

— Сенька, зарежь курицу, гкарю вам супчику с лапшой.

А я раньше краем глаза видел, как ветеринарный фельдшер помогал подобной птице от закупорки зоба. Отнес я курицу в сарай, из дома принес табурет, чистое полотенце, расстелил его на табурете. Принес пузырек с йодом. Достал свой перочинник. протер его хорошенько йодом. Вышипал у курицы на зобу перья, кожу основательно продезинфицировал. Разложил курицу на полотенце, а потом вжик — и разрезал. А сестра рядом пишит:

— Перестань, Сенька, над курицей издеваться. Мамка сказала зарезать, а не издеваться.

Вычистил я курице зоб. Взял обычную иголку. в йоде ее промыл, вдел суровую нитку, добротно промоченную йодом, и стежком, каким свои штаны чинил, заштопал куриный зоб. Полежала курица, а потом пришла в себя. Несуш-ка-то она была очень даже неплохая, долго еще жила. Со всей деревни ходили смотреть на прооперированную курицу. Меня с тех пор стали звать куриным доктором, а наш фельдшер Науфаль Якупович при встрече называл меня «дорогой коллега».

— А нитка? — спросил шестиклассник Саша.

— А что нитка, нитку я не вытаскивал, зашил, и все.

Кстати сказать, я тогда слишком перестраховывался, обрабатывая йодом кожу курицы, иглу, нож и нитки. Только в институте узнал, что у птиц температура тела очень высокая, до 41 градуса, и оттого они практически не подвержены раневой инфекции. Ту же операцию можно делать без обработки йодом. И с крылатым пациентом все будет хорошо. Вот

КАРАСИ-ЛИЛИПУТЫ

Пышные, светло-изумрудные купола сосен, мрачные темно-малахитовые пирамиды обомшелых елок, и всюду, на много километров, разбрелось, разбежалось пронизанное светом березовое белостволье. Ни троп, ни дорог Держу путь на далекий лесной кордон. Мой компас и мои часы — шедрое летнее солнце.

Перевалил крутой угор. С трудом пробился сквозь дремучее буйство малинника. Впереди распахнулась сплошь забитая ликующим пест-роцветьем поляна. Посреди поляны, напоминая исполинскую копну сена, древняя ракита стоит, а возле нее, в оправе замашистого аира, ртутно поблескивает небольшой бочажок.

Подступил ближе, Внезапный шум. Хлопанье крыльев. К облакам взмывают три расписных селезня. На воде остаются несколько сизых перышек. От берега чуть ли не до середины бочажка разостлана узорная ска

терть сочно-зеленой ряски. Но что за диковина? Под ней вроде бы какое-то дрожжевое тесто подходит. Пыхтит, булькает.

Присмотрелся. Прислушался. Эге! Так то же караси чмокают! Ряску обсасывают. Чем-то лакомятся. В этакой лужице — и вдруг рыба?!

В рюкзаке буханка свежего хлеба. В брезентовом чехле припасена складная удочка.

Нанизав катышек хлебного мякиша на крючок, с затаенным дыханием забрасываю его на чистоводье. «А что,— думаю,--- если тут караси не меньше рукавицы!» Минута - и вот перяной поплавок слегка вздрагивает. Ложится на коричневую, как чай, воду. Пора. Резкая подсечка. И... в моих руках затрепыхался не больше пятачка головастый карасик.

Еще заброс. Картина та же. На крючке опять карась-карлик, словно вылитый из потускневшей бронзы. Поклевки следовали одна за другой. За несколько минут я выудил до двух десятков рыбок и отпускал их в родную стихию.

Бочажок кишмя кишел карасями-карлика-ми. В чем же секрет? Нетрудно догадаться, что когда-то водоплавающие птицы занесли сюда карасевую икру. Появились первые рыбки. С каждым годом их становилось все больше. Условия жизни ухудшались. Не хватало простора. Недоставало корма. Из поколения в поколение рыба стала мельчать, вырождаться. Минули годы. И вот лесной бочаг теперь превратился в какое-то сказочное царство карасей-л ил ипутов.

ЧЕРНЫЕ БАБОЧКИ

Альпийские луга. Внизу, далеко по отрогам Большого Кавказа, подобием пышных ярко-зеленых кружев распахнулись леса. А здесь, у самого подножия вершин, окованных в панцирь вечного льда, море цветов.

Пологие склоны, взлобки, горные долины, неглубокие ущелья речушек, бегущих из снежников,— все укрыто коврами трав и пересыпано пестроцветьем. Растеньица на поднебесных лугах низкие, мелкие, ворона с головой не скроется. Но зато они мягкие, как шелк, густые, как медвежья шуба, и пламенеют, переливаются многообразием красок, точно свежая акварель.

Спускаемся с угора в ложбину. Здесь цветник чаровницы природы еще краше. Вот ласкают взор похожие на крупные ромашки солнечно-оранжевые цветы-корзиночки девясила, и тут же пурпуром вечерней зари горят початки соцветий мытника. Справа немеркнущей синью светятся горечавки, васильки, незабудки, слева — ситцевый разлив лютиков, буквиц, горных лилий, примул и крокусов.

Ясный летний полдень. Тепло, но не жарко.