Юный Натуралист 1991-01, страница 47

46

ся ухом и, сдерживая не только дыхание, но и стук сердца, услышать слабый, невнятный, но все же шумок движения воды, такой загадочный, далекий, глубинный.

А можно... Чу! Воркует, без устали, взахлеб, радостно воркует вяхирь — дикий голубок. Видывал его, и не однажды. Неужто зазимовал? Вот бы сейчас взглянуть! Иду на голос. Волнуюсь. Вместо голубка — промоина, удлиненная, с зазубринами и черной густой водой. Речка воркует. Речка! Всем-всем подает весточку, что жива, что держится, что бежит к самой Волге-матери.

Я глядел на эту живую, кипящую водой промоину и чего-то ждал (вдруг да и покажется остроносая красавица щука или взбурлит воду сильными алыми, как огонь, плавниками окунь) и — дождался: откололась льдинка, окрутнулась, поплыла, но простор был мал, тут же течением ее затянуло под лед.

Построжел зимний лес, каждое дерево живет сейчас одной надеждой: выстоять, выдержать, дожить до заветной весны, до тепла.

Возле деревни на березах, белых-белых и еще подбеленных снегом, в развилках, в переплетениях веток черные лохматые, словно папахи горцев, грачиные гнезда. Три, пять, семь на каждом дереве.

Гнезда давно остыли, давно покинуты жильцами. Сейчас гнезда доверху наполнены снегом. И редко-редко кто из деревенских жителей поднимет голову на безмолвные гнезда, вот если бы птицы горланили... А за синь-морями эти гнезда, наверное, вспоминают грачи и желают им вынести все невзгоды зимы и обещают новую встречу, обещают принести нам в своих крепких клювах новую весну.

Зима... Она принята, мы вошли в нее и теперь начинаем замечать и открывать для себя ее красоту — не в этом ли сила человеческого сердца? Жить и любить. Любить и жить.

ШУМЯТ сосны

Давно я заприметил: каждая новая встреча с лесом что-то оставляет в тебе, как от встречи с верным, добрым другом...

Синяя стенка, потом общий строй, и еще не отделяешь одного дерева от другого, а душевный настрой уже есть — бодрый, зазывный, свежий... Лес... Вот он: сосны,

ели, реже березки, рябинки, ольхи. Отчего весело, не беда, что лицо обжигает морозный ветер, не беда, что сам торишь лыжами тропу в глубоком снегу? А оттого, что знаешь: примет, утешит, развернет перед тобой всю свою красу.

Много ли тебе нужно? Наклонишь сосновую ветку, осыпав снег, приложишься щекой, нюхнешь крепкий смолистый душок и — отлетели заботы.

Сосна, могучий ствол, вершина в небе, кора медноватого отлива; выросла сама по себе, с малого семечка. Сколько любви, мужества, терпения было проявлено. Какие тайны несет в себе дерево? Каждое, каждое! Этого нам не дано знать.

В лес, чтобы породниться с ним, есть один пропуск— любовь. Проявишь это — вернешься из лесу обновленным.

В любую пору года для понимающего, конечно, лес шумит по-разному. Это бесспорно. Скажем, береза летняя и зимняя — не одно и то же, с листвой музыка раздольней, неукротимей, веселей, без листвы — строже, суше.

А музыка сосен? Ведь они стоят зелеными и в травах, и в снегах. Все равно и сосны шумят по-разному, весной и зимой, летом и осенью. Шум сосен зимой особенный: в нем больше торжества и чистоты, и нет ему соперников.

Шумят сосны, шумят... Летит верховой ветер, и вот уже понеслась широко и просторно мелодия, она родилась в самых вершинах, легко и трепетно прошла и умолкла в отдалении. Пауза? Нет, нет, эту волну сменила другая волна, покруче, поплотнее, вот она накатывается, рвется разгонисто, широко, и нет дерева, которое бы устояло перед нею, не отдало, не вплело в общую музыку и свой голос.

Шумят сосны. Есть величие и смысл в этом потоке чистых и сильных звуков: жизнь торжествует, на земле все вечно, за испытаниями, так всегда бывает, если их честно переносишь и пересилишь,— придет радость.

Снимаю варежки, кладу ладони на гудящий ствол сосны и вдруг ощущаю: она живая, трепетная! И теперь мне уже тепло и хорошо от шума сосен... Представляется: снега подпалило солнце, журчат, поют веселые ручьи, из земли поднимаются ромашки, васильки, щебечут птицы... Как все мудро. Как все просто. И я теперь знаю: из леса никогда не уходит весна, не уходит и лето.