Костёр 1967-01, страница 39
СТРАНИЦА ДЕТСТВА Николай Григорьев Рисунок Т. Ксепо фонтов а «Бронепоезд Гандзя», «Полтора разговора», «Зеленая улица». Эти книги написаны более четверти века тому назад, а переиздают их и переводят на другие языки и теперь. И зачитываются ими все новые и новые поколения читателей. Автор этих книг — один из старейших детских писателей Николай Федорович Григорьев. Инженер по образованию, он прожил долгую интересную жизнь, воевал уже в первую мировую войну, сражался в гражданскую и в Великую Отечественную войну. Николай Федорович не только писатель. В послевоенные годы он был и редактором «Костра». Недавно Николаю Федоровичу исполнилось 70 лет. Сейчас он заканчивает новую повесть, отрывок из которой вы можете прочесть. Есть в Ленинграде улица, на которой Сергей не был с мальчишества, избегает ее, рад бы забыть о ее существовании. Здесь высятся и раздались вширь старинные особняки, с графскими и княжескими гербами на фронтонах, с конюшнями, с домашними церквами и уборными — отдельно для господ и отдельно для прислуги. Во времена царского Петербурга на этой улице и смежных с ней проживало именитое дворянство. Сергей зарекался: знать он не знает Фур-штадтскую, провалиться бы ей! И случись же, что в этот нескладный зимний вечер он оказался у крыльца, чем-то до боли знакомого. Подумал: «Тогда над головой должен быть стеклянный шатер», — и поднял глаза. Да, вот он, уже дырявый, в отверстия струится снег... «Но и колонки, в таком случае?» Отступил на несколько шагов — и поравнялся с витыми чугунными колонками. V Воспоминания детства нахлынули на него, и уже не уйти было от них, не пережив заново их горечи... Среди зеркальных окон бельэтажа он нашел два своих. Мягкий, уютный свет. Вот появилась головка девочки с бантом, рядом — еще чья-то. Обе через мгновение исчезли, а на морозном стекле остались проталины от расплющенных носов. Бурно, словно вприпрыжку, понеслись звуки рояля... ...В восемнадцатом году это был пустынный особняк с сургучной печатью на входной двери. Сергей хорошо запомнил, как он тащил сюда санки со скарбом и как мать, теряя силы, то и дело присаживалась, чтобы отдышаться. Каким дальним показался ему тогда путь от Нарвской заставы! Центр города, хоромы богачей — Сергей и не бывал здесь никогда. Их переселяли в лучшее жилье. — как было сказано в ордере: «По декрету Совнаркома». __W Барак, в котором Сережа родился и жил с матерью, бок о бок со множеством других семей,— облили карболкой и разломали на дрова. Свою долю дров на новое обзаведение получили и Домокуровы. На санки вместе с вещами уложили и дрова, — оттого, должно быть, получился такой тяжелый воз... Марии Прокофьевне Домокуровой, галошни-це с завода «Треугольник» досталась по ордеру княжеская спальня. Кто-то уже успел здесь побезобразничать. Со стен клочьями свисали шелковые обои. На полу—алебастровая пыль и осколки сбитых с потолка лепных украшений. Вместо кроватей — вывороченные из гнезд торцы и боковины красного дерева. Сергей взялся за починку — только не мог понять,— где же это ножки у княжеских кроватей. И лишь когда расположил все по местам, увидел, что без дела остаются птицы, восемь грифонов с человеческими лицами из слоновой кости и с распростертыми золотыми крыльями. Вот, оказывается, на чем держатся кровати: у грифонов на затылках! Мать умирала от отравления. Вот здесь ее и доконала чахотка... Сергей зябко поежился, втянул голову поглубже в воротник пальто — но не трогался с места. Вокруг его башмаков намело уже горки снега. С необыкновенной ясностью он вдруг вспомнил сказку «о ста черных гробах». Сложили ее сами ребятишки, еще до революции, долго ходила она по Нарвской заставе... Сказка была страшная, пугала и слушателей и самих рассказчиков, и должно быть поэтому передавали ее из уст в уста с болезненным упрямством. Каждую весну из галошного завода выносят сто гробов с отравленными работницами. Гробы нарочно окрашивают в черный цвет и вы 34 |
