Костёр 1967-02, страница 30

80000

КИЛОМЕТРОВ

ПО ВОДЕ, ПО ЗЕМЛЕ И ПО ВОЗДУХУ

Николай Иванович имел обыкновение изо дня в день описывать все, что с ним происходило в дороге. И не в дневниках, а в письмах к жене, к сыну Олегу, к друзьям по работе.

Передо мной сто двадцать пять писем и открыток, посланных на родину в 1926—1927 годах. Попробуем, читая их, понять, что же происходило в те пятнадцать месяцев, когда, пересаживаясь с парохода на коня, с по-е*да на автомобиль и самолет, ученый преодолевал путь в восемьдесят тысяч километров.

Проедем вместе с ним хоть небольшой отрезок этой трудной дороги.

...И вот, наконец, заветная земля: семнадцатого сентября 1926 года Николай Иванович Вавилов вступил на пирс сирийского порта Бейрут. Надолго остался у него в памяти этот день. «Впуск сопровождался неприятностями. Таскали в полицию, выделили из всех пассажиров, описали с ног до головы все приметы», — сооб-* щил Николай Иванович жене. От упоминания деталей воздержался. А они были поистине «живописны». Ученого под конвоем, . как преступника, вели через весь город в префектуру, ?го багаж подвергли унизительному обыску. В гостиницу отпустили только после того, как префект получил телеграфное подтверждение из Парижа: французская виза в паспорте советского ботаника действительна. Но преследования не прекратились и после этого. Подмандатная территория Франции Сирия оказалась местом, где научный поиск встретил такой наглый полицейский надзор, что двадцать дней спустя, покидая пределы страны, Вавилов с искренним вздохом облегчения мог констатировать: «После Сирии чувствую себя человеком».

На побережье вокруг Бейрута растениеводу делать нечего. Здесь возделываются в основном привозные культуры— банан, сахарный тростник, цитрусовые. Надо во что бы то ни стало прорываться в

глубь страны. Инициатива ученого раздражает полицию. За стенами Бейрута по всей Южной Сирии — партизанская война. Племена друзов атакуют отряды французских войск, взрывают железнодорожные мосты, держат в страхе всю колониальную администрацию. «Допустим даже, что русский профессор не станет заниматься пропагандой, — рассуждали в префектуре. — Но стоит ли допускать в зону военных действий лишнего свидетеля». На то, чтобы пробить брешь в стене тупой полицейской непреклонности, ушло еще два дня. Наконец бронированный поезд повез ученого в Дамаск.

«Вот и в самом старом городе мира. Хотя и с бронированными вагонами, со стражей, удалось проникнуть. Город замечательный. На краю пустыни, но сам весь в воде. Сады, ручьи. Древний Дамаск (впрочем, как теперь известно, среди городов мира далеко не самый древний) пленял глаз. Его незыблемую прочность путешественник ощущал на каждом шагу. Узкие улицы, как щели в безжизненных горах, кругом пустыня, а ручьи, сбегающие с окрестных вершин, вдосталь поят его тучные поля и сады. Вода плещется в фонтанах, журчит в узеньких арыках под ногами посетителей арабских ресторанчиков. «По корану здесь все для рая»,— записал Вавилов. Но именно в

этом райском месте ему суждено было пережить страдания поистине адские. Где-то на Кипре или Крите заразился он москитной лихорадкой. По-итальянски имя москита, передающего людям болезнь — папата-чи, что в переводе означает «тихо обжираюсь». Москит па-патачи, в отличие от комара, действительно не поднимает большого шума. Зато жертвы «тихого обжоры» стенают потом весьма и весьма громко. Приступ продолжается три дня, в течение которых больной с высокой температурой мечется в поту, в бреду, а подчас переживает тяжелейшие галлюцинации. Несколько недель перерыва — и опять то же самое.

Первый приступ обрушился на Вавилова в Хоране, в горном районе южнее Дамаска.

26