Костёр 1967-02, страница 32

шестидневный отпуск из армии. Вавилов улыбается: то, что доступно нижним чинам французской армии, увы, слишком большая роскошь для рядового солдата науки. Уже через шесть дней после первого приступа он устремляется на автомобиле в рейс по Северной Сирии. Скорее, скорее, опаздывать нельзя, возле Алеппо, на берегах Евфрата — в древнейшем очаге мирового земледелия — начинается уборка хлебов!

«Вот и великая долина Евфрата, где когда-то процветала ассиро-вавилонская культура, где решались судьбы передней Азии, где Кодекс Хаммураби определял нормы экономики, права и обязанности граждан. Машина бежит по сельским дорогам, среди бескрайних пшеничных посевов. Ученый оглядывает поля, инвентарь, склоненные фигуры хлеборобов в белых чалмах и подводит нелицеприятный . итог многотысячелетней истории хлебопашества в этом благодатном крае. Вот у дороги лежит грубосра-ботанный, не оборачивающий земляного пласта плуг. Не многим отличается от орудий шумерской эпохи и молотильная доска с вбитыми в нее кремнями. Орошение убогое где есть вода, установлены чигирные колеса с жалкими кожаными «ведрами». Сеют то же, что и в древности — твер

дую пшеницу и двурядныи ячмень, из года в год взращивая на полях одни и те же культуры.

Рюкзак ботаника полон интересными и разнообразными находками, но раздумья его на засушливых берегах Евфрата, при виде реки, которая без удержу несет свои воды в Индийский океан, скорее печальны, нежели веселы. «Прошлое, несомненно, было богаче, полнее, интереснее современности.

Нет никаких сомнений в том, что можно вернуть прошлое в смысле рационального использования водных богатств и превосходных земель». Но кому этим заниматься? В стране, превышающей по площади Францию, в 1926 году — один агроном. «Страна древней великой культуры... по существу переживает период глубочайшего упадка, безлюдия, неиспользования огромных естественных ресурсов, которые могли бы дать возможность существования многим миллионам населения. Единственное, в чем сказалось влияние французов, это стратегические военные дороги, построенные в последние годы».

Срок сирийской визы истекал восьмого октября. Вечером третьего Николай Иванович кое-как дотащился до Бейрута на сломанном автомобиле. Позади лежал детально обследованный путь длиной в тысячу пятьсот верст. Еще один рейс — по ливанскому побережью в рощу вымирающего ливанского кедра, упаковка тридцати ящиков с образцами и — прощай, Сирия! Впрочем, в стране полицейского произвола предсказывать что-либо наперед всегда рискованно. В последний день, зайдя в какое-то официальное учреждение, где ему обещали выдать географические карты Хорана, Николай Иванович еще раз почувствовал себя «объектом

особого наблюдения». Префектура строго-настрого запретила выдавать «чужаку» какие бы то ни было карты. «Мелка душа у француза», — в сердцах записал Вавилов, имея в виду не французскую нацию, а вечного и неистребимого врага своего — чиновника.

В Ленинграде, на Исаакиевской площади, рядом с Синим мостом, высится строгое стройное здание. До революции в нем находилась канцелярия царского министра земледелия. После революции тут разместился Всесоюзный институт растениеводства. Директором его долгие годы был Н. И. Вавилов. Это отсюда отправлялся в свои поездки по свету неутомимый академик. В лабораториях и кабинетах института в металлических коробках хранятся десятки тысяч образцов семян культурных растений.. Эти богатства более сорока лет назад начал собирать по всему свету

Николай Иванович Вавилов. Ботаник и географ, академик Вавилов объехал 35 стран на пяти континентах, для того чтобы отыскать предсказанную родину культурных растений. Найденные им растения и семена хорошо послужили на полях колхозов и совхозов. Перед войной каждый шестой гектар в посевах Советского Союза был засеян семенами, которые привезли из своих экспедиций Вавилов и сотрудники института растениеводства,

28