Костёр 1967-02, страница 35знают тебя. Они совсем из других мест, родились и росли далеко от Кудука и не бывали в Коканде. Ты выда^ вай себя за узбека. Сахбо требовательно оглядел меня, словно видя в первый раз. Я не волновался, так как понимал, что, совершив наше путешествие, босой, в порванном халате, совсем не походил на русских мальчиков со Ско-белевского или Розенбаховского проспекта... Довольный осмотром, Сахбо продолжал: — Я скажу, что ты увязался за мною, так как хочешь воевать. Имя твое, — он немного подумал, — будет Умар, а там дальше сочиняй, что сам знаешь. И по лицу его прошла тень знакомой мне доброй улыбки, словно он хотел сказать: «Ты это умеешь!» — но не сказал. Мне не понравился этот план. Я схватил Сахбо за борт халата: — Веди меня прямо к отцу! Он одним движением плеча высвободился от меня. — Этого нельзя. Ты повредишь доктору. — Хорошо! — сказал я, продолжая чувствовать к Сахбо недоверие. — Я сделаю пока, как ты хочешь, но только не думай, что ты перехитрил. Ты не заманил .меня в отряд. Я пошел сам, добровольно. Я уйду, когда сам захочу, и уйду отсюда вместе с отцом. Мы говорили по-узбекски и очень громко. Я замолчал, поняв по глазам Сахбо, что надо замолчать. Из-за груды нагроможденных камней показался человек с винтовкой. С Сахбо он поздоровался как приятель. .Мое появление не заинтересовало его. Ничего не спрашивая, он пропустил нас вперед, и мы стали пробираться через те же каменные преграды в ложбину, окруженную деревьями и кустарниками и потому невидимую с дороги. Мое появление в отряде никого не удивило и ни у кого не вызвало любопытства. Видно, сюда часто пригоняли подростков-узбечат. Я же смотрел на все с чувством острого любопытства. Джигиты сидели, лежали и ходили группами. Все они были обвешаны орудием: за поясом кривые сабли, ножи, за плечами — новенькие винтовки. Таких я никогда не видел у проходящих по улицам Коканда красноармейцев. Тут же, в ложбине, паслись стреноженные кони под седлами, готовые каждую минуту принять на себя седока. Среди джигитов и коней шмыгали старые узбеки, в халатах до того ветхих, что их можно было бы назвать лохмотьями. Эти люди таскали топливо, поддерживали огонь костроз, на которых в больших котлах варился ллов. От запаха баранины мне сделалось дурно. Я ткнулся в землю лицом, удерживая голодную судорогу горла. Пересилив себя, я закрыл глаза и сразу точно куда-то провалился. Меня разбудил Сахбо. Он сидел на корточках и тряс меня за плечо. Перед ним стояла мисочка с чуть ды-алившимся пловом. Я долго смотрел на него, не понимая, где мы и что со мной. Меня продолжало мутить. В лагере было пусто... Только черные головешки и следы золы говорили о том, что недавно здесь разжигали костры. Где-то совсем близко журчал арык. Было светло. Солнце стояло высоко. Пахло весной... Наконец сознание вернулось ко мне. Я вспомнил, что я в лагере басмачей, что где-то недалеко мой отец — доктор или пленник. Я сел, отыскал валяющуюся рядом тюбетейку, надел ее на голову, молчаливо требуя от Сахбо объяснений. Сахбо пододвинул ко мне плов. — Сначала поешь, я потом скажу тебе все. Но видя, что я не притрагиваюсь к еде, начал рассказывать: — Отряд неожиданно снялся. Джигиты ушли за подкреплением в кишлаки.,. Да ешь же, Леша! Он снова пододвинул ко мне котелок. Голод совсем пропал. Почти неохотно я взял немного плова, но стоило мне его проглотить, как я стал торопливо хватать руками жирные куски баранины и комки остывшего риса, запихивая их в рот. Я почти не вслушивался в слова Сахбо, а он между тем говорил о том, что джигиты приведут из кишлаков коней, баранов и людей. В это время я увидел вчерашнего часового. Он подходил к нам, ведя двух стариков, связанных за шею одной веревкой. Заметив мой дикий взгляд, Сахбо объяснил: — Святой ишан и мулла считают, что добрые мусульмане должны служить делу священной войны всем, что имеют: отдать скот, коней и прислуживать воинам пророка. Даже самые старые и больные нужны в отряде, а во время стычек их можно гнать перед собою, под первые пули. Курбаши бережет своих джигитов... Торопись есть! Скоро приедут наши. Тогда мы выберем тебе коня... 31 |