Костёр 1967-02, страница 37

он скорее бросится живьем в огонь, чем нарушит клятву. А ведь русский доктор тоже клялся лечить всякого, кто бы ни попросил его об этом, даже врага.

Теперь я отвел глаза в сторону. Вот как использовали наши соседи мою болтливость, мое хвастовство отцом!

Отец снова обнял меня за плечи.

— Хаджиев прав. Я не имею права отказать в помощи больным и раненым, раз я здесь.

— И раненым... даже если ты знаешь, что этот раненый шел убивать большевиков, красноармейцев и, может быть, даже убил кого-нибудь?!

Отец встал с кошмы.

— Это, Леша, очень все сложно, и тебе не понять. Врачебная этика велит оказывать помощь даже врагам. Старик прав. Больной уже не враг, а только больной.

Я встал ногами на кошму, чтобы быть ближе к отцу, взглянуть в его глаза.

— Ты не веришь им, ты не с ними?—спросил я.— Это ведь басмачи!

Отец кивнул головой.

— Я не хотел говорить тебе, Леша, но ты стал совсем взрослым и можешь узнать. В Коканде я часто бывал у железнодорожников. Среди них много большевиков. Мне как врачу доверяли некоторые секреты...

Я так и замер.

— Ты не выдал их?

— Леша, Леша! — сказал он укоризненно и взлохматил мои волосы. — Не в том дело, но им, — он кивнул головой в сторону дзери, — известно, что я бывал у железнодорожников. Мне деликатно намекнули, что пока я лечу их больных, они закрывают глаза на то, что я лечил их врагов, и ни о чем не спрашивают меня: им нужны мои руки хирурга, мои знания.

Я плохо слушал, что отец говорил дальше. Я стоял перед ним с пылающими щеками. Ведь и о железнодорожниках выпытывал у меня Юнус.

За мной пришел Сахбо. Он был в сопровождении джигита с винтовкой за плечами.

— Мы за Умаром.. — сказал он по-узбекски. — Как его живот, доктор? Можно ли ему давать плов или он будет опять выбрасывать все обратно?

Я и забыл о своем недомогании и о том, что я Умар. С испугом я смотрел на Сахбо: неужели я должен расстаться с отцом?

— Он болен, — сказал отец, оказавшись более сообразительным, чем я. — Распорядись оставить его здесь.

Чужой джигит вышел вслед за Сахбо. Я остался с отцом.

Потянулись томительные дни нашего плена. Теперь я не сомневался, что отец — пленник курбаши Ибрагима. Около дверей стояла стража. С моим появлением она усилилась и положение отца ухудшилось. Раненых привозили в отцовскую халупу, и он делал тут перевязки и несложные операции. Я числился больным и поэтому днем валялся на кошме. Однако скоро эта комедия кончилась.

Вечером нас навестил Курбан Вахидов, человек с длинным шафрановым лицом. Он был одет все в тот же стеганый халат и так же туго затянут офицерским ремнем. Он был очень вежлив с отцом. Справился о его здоровье, не скучает ли он без русской пищи.

— Мы можем прислать вам русского повара, — любезно предложил он. — Человек этот взят в плен. Завтра в числе других большевиков он будет зарезан, но если он сумеет доказать, что знает, как готовят любимые кушанья доктора, мы с удовольствием подарим вам этого пленного.

т

Отец долго молчал, и я напряженно, с ужасом ждал его ответа. Мне хотелось соскочить со своей кошмы и броситься на желтолицего, но я, как и отец, сдержал себя.

— Вы, конечно, не сомневаетесь в том, что я попрошу вас прислать ко мне этого несчастного, даже если он и не умеет варить щи, — сказал отец.

Человек с шафрановым лицом расхохотался.

— Не сомневаюсь! Вы, доктор, гуманист. Вы лечите наших раненых, вы делите свою кошму с узбекским мальчиком. — Он приложил руки к сердцу. — Поистине аллах вложил в вашу грудь доброе сердце. Мы хотим облегчить ваше положение и дать вам в товарищи русского, а мальчишка пойдет со мной. Его место в отряде воинов пророка, он ведь мусульманин.

Я вскочил на ноги, но отец движением руки остановил меня.

— Это мой сын. Вы оставите его мне.

Ответ отца не удивил Курбана Вахидова. Он снова приложил руки к сердцу.

— Простите меня за беспокойство. Значит, вам не нужен этот русский? Он будет лишним между отцом и сыном: мало ли какие разговоры захотите вы вести, какие планы обсуждать...—Он хитро подмигнул отцу.— А тут всегда третий...

5 «Костер» N° 2

33