Костёр 1967-12, страница 47
ГУЛЛИВЕР СТРАНЕ ЛИЛИПУТОВЛев Успенский Он родился триста лет назад в Дублине, в Ирландии, угнетенной англичанами. Он явился на свет человеком с гениальным умом, с пламенным сердцем бойца, с великим талантом художника слова, с жадным и неукротимым честолюбием в душе. Но родился он в угнетенной стране, в бедной семье. Все пути к славе, к счастью, к тем огромным деяниям, о которых он скоро начал мечтать, были для него отрезаны. Первые годы он рос почти что из милости в семье своей кормилицы, женщины еще более «низкого» происхождения, чем его мать и отец. Потом его подобрали какие-то состоятельные родичи. Он кормился у них как нахлебник и должен был выносить все — попреки, брань, насмешки. Он не мог отказаться от подаяния— надо было учиться. Покровительство получужих людей позволило ему кончить школу и университет. Что же достается затем на долю гения? Ему достается место секретаря у знатного, блещущего богатством и щегольством, ослепительными кружевами и бархатными камзолами, высокомерного вельможи Вильяма 'Гемпля. Место секретаря? Какого там секретаря! Этот секретарь обязан, как лакей, подавать своему хозяину его сорочки, сдувать пылинки с его плащей, склоняясь до пояса, вручать ему при выходах трости с драгоценными набалдашниками, кланяться, поддакивать и расшаркиваться, чтобы не потерять такое место... Секретарь-слуга, презираемый и жалкий. И все вокруг шло точно так же. Были владыки мира — аристократы, собственники ог ромных земельных угодии; в их руках была почти вся власть в стране. Были и преуспевающие торгаши — купцы. Они тоже стремились к власти, и жадные руки их загребали с каждым днем, с каж- п -м, жонатан Свифт дым годом все большую и большую долю богатств. Джонатан Свифт не принадлежал ни к тем, ни к другим. А быть в числе униженных, нищих, кровавыми слезами плачущих под гнетом сильных, он не хотел... В те далекие годы не было ни ежедневных газет, ни журналов. Каждый мог за свой страх и риск писать и печатать все, что он думал, о жизни, о государстве, о религии... Мог? Конечно, мог, если не боялся, что его узнают, что его статьи или романы прикажут сжечь на площади, а его самого, как автора «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо, поставят у «позорного столба». Свифт не испугался. Вращаясь среди знати, он видел, как чванились придворные, как они лгали, воровали, угнетали и разоряли народ, как дрались и интриго вали в парламенте, кляузничали в судах, одуряли в церквях простой люд. Свифт не мог молчать, видя, как глупость, жадность, подлость вознаграждаются, а честность, прямота, благородство втаптываются в грязь. И он стал писать. Но как? Каждый его новый памфлет— остро отточенная ядовитая статья, каждая новая книга — это пощечина подлецам и дуракам. Он обрушивал на своих противников огонь такого свирепого остроумия, яд такой жгучей насмешки, каких не знало еще человечество. Его стали бояться. Он стал вызывать трепет у министров и вельмож. Он примкнул к одной из тогдашних партий, к партии тори, и стал ее мозгом, ее душой. Высокий, красивый, с глубокими темно-синими блестящи ми глазами, в темной сутане католического священника, он входил в кабинеты министров, в салоны высокородных лордов, высоко держа свою прекрасную голову, и каждое его слово раболепно выслушивалось... Но так длилось три года. А потом тори потеряли власть. Свифту пришлось уехать из Лондона в Дублин, сделаться настоятелем захолустного собора в угнетенной стране... Тут он по-новому столкнулся с нищетой и рабством своего— ирландского — народа-Горькой и желчной ненавистью он возненавидел английских владык. За недолгий срок он стал кумиром Ирландии —с такой яростью, с таким неистовым пылом бичевал он ее кровопийц... Но даже великий литературный талант не мог в те времена перевернуть историю, изменить ее течение... Ь «Костер» № 12 41 |
